Когда цветут реки
Шрифт:
Ван Ян сделал шаг вперед:
Если я отдам свинью и котел, у меня больше ничего не останется. А если я отдам землю своих предков, то где меня похоронят?
Об этом мы позаботимся! — сказал Ван Чао-ли, внезапно свирепея. — Ты, Ван Ян, самый непокорный из всех жителей этой долины. Ты непочтителен и дерзок. Ты должен мне больше всех, если не считать Ван Аня. У тебя ничего не останется? Это не так! У тебя остаются еше дети, которые, после родителей, самая большая ценность. Но я не хочу разговаривать с тобой. Ты обязан молчать, когда я говорю, и исполнять мои распоряжения.
Я
А я не отдам буйвола, — прибавил Ван Шуи.
А я не стану арендатором, — откликнулся Ван Ся.
Отсрочка долгов! — раздались голоса в задних рядах.
Ван Чао-ли привстал. У него перехватило дыхание.
— Что такое? Разве это голоса моих детей? Это голоса злых духов!
Отсрочку! — продолжали повторять сзади.
Что такое? Неповиновение?
Отец должен отсрочить долги и открыть общинный амбар. Таков обычай.
Вот как! — закричал взбешенный Ван Чао-ли. — Это бунт! Бунт… Вы… вы забыли…
Отсрочку, — упорно повторяли голоса. — Мы умираем с голоду.
Вы забыли… — Ван Чао-ли поднял обе руки, — вы забыли, что мой брат получил звание ученого!
Мы умираем с голоду. Отсрочку долгов!
Тогда… — "отец" совершенно задохнулся от гнева, — тогда я пошлю миньтуаней по деревне собирать налог! А кто не захочет платить, того я отдам моему брату, начальнику округа! Мой брат наденет вам на шеи колодки! Вы восстали против старшего в вашем роде! Ступайте прочь от порога моего дома!
Пусть откроют амбар! — кричали в толпе. — Мы голодаем! Мы возьмем семьи, и скот, и мотыги, и бороны, и уйдем в небесное царство Тайпин, где у каждого будет хорошая земля и буйвол!
Вот как! — вопил Ван Чао-ли, делая судорожные движения, словно ему хотелось разорвать воздух своими длинными ногтями. — Вы хотите бежать к длинноволосым разбойникам! Я покажу вам! На помощь!. Хотят меня убить!. Позор моим сединам! Сюда! Эй, кто там есть?
И здесь обнаружилось, что "отец" — прозорливый человек. Из-за угла вышло человек пятнадцать страж-ников-миньтуаней с копьями.
При виде их толпа зашумела.
Пусть прольется наша кровь! — кричал Ван Ань. — Пусть прольется наша кровь вместо дождя!
Прочь отсюда! — не унимался "отец". — Они хотели меня убить. Меня, брата окружного начальника!
Миньтуани сделали несколько шагов вперед, держа копья наперевес. Толпа отступала.
Ван Чао-ли набирал стражников из безработных и голодных людей, которые бродили по дорогам и были готовы на все за небольшую плату. "Отец" находил, что это гораздо удобнее для его "детей", хотя и противоречит обычаю набирать стражу из местных жителей. Среди миньтуаней "отца" было много кантонцев.
Миньтуани наступали стеной, неприветливо глядя в хмурые лица.
Люди молча отодвигались, тяжело дыша. Слепой Ван Хэ, не разобравшись, схватился руками за копье. Стражник вырвал копье и ткнул в живот старого крестьянина. Ван Хэ свалился. Толпа без звука, пятясь, очистила площадь перед воротами усадьбы. Тяжелые, окованные железом ворота закрыли вход в дом Ван Чао-ли.
— Братья, —
И они остались. Солнце продолжало припекать их спины. Над дальними, кирпичного цвета гребнями гор висело марево. Чья-то худощавая фигура в развевающемся платье, поминутно оглядываясь, быстро шла по дороге вдоль реки в сторону горного прохода Ушанькоу, который открывает путь к окружному городу. Никто не обратил на нее внимания.
Толпа стояла до вечера. В усадьбе было тихо. К заходу солнца попробовали подойти к воротам. Из-за ограды вылетела стрела и, монотонно пропев, воткнулась в песок. Толпа отпрянула. Над оградой показался начальник мииьтуаней, полуголый кантонец, с толстой глянцевитой косой, забранной на грудь.
Великий Ван велел вам убираться прочь! Завтра начнется сбор налогов. Все, кто откажется платить, будут закованы в колодки!
Отдайте Ван Хэ! — сказали в толпе.
Вы его получите завтра. Возвращайтесь домой, а то мы возьмемся за стрелы.
Толпа медленно двинулась. Когда молчаливое шествие достигло деревни, там все уже было известно: стоял плач, вой и причитания.
Никто не ложился спать в эту ночь. На единственной деревенской улице запылали костры. Вокруг околицы бродили сторожа. В неподвижном, насыщенном парами воздухе раздавался голос Ван Аня.
Ван Ань стоял на камне и кричал. Вокруг него чернела масса народа.
— Завтра миньтуани придут забирать у нас последние достатки! Не хватит ли покорности? Разве не было сказано, что в конце шестой луны поднимутся "Малые Мечи"?
— Пойдем в усадьбу завтра утром… — начал кто-тo.
— Завтра нас закуют в колодки, — перебил его Ван Ань, — а потом погонят к окружному начальнику. Ван Чао-ли скажет, что мы хотели его убить. И наши головыбудут висеть в клетках на городской стене!
Поднялся шум. Одни доказывали, что время еще есть. Другие волновались:
— Не завтра, а сейчас! Разве Ван Чао-ли нас пожалеет? Пока мы спорим, он сбежит и приведет сюда солдат! Доставайте мечи! "Малые Мечи" все сметут!
Вопль прокатился по деревне. Из низеньких хижин тащили пики и тупые, старинные мечи. Инь-лань выбежала, обнимая котел. Она плакала и показывала его соседям. Еще через десять минут человеческая река захлестнула проток. Пятьдесят семей с восточной стороны Люйхэ впервые шли требовать ответа у одной семьи на его западной стороне. Трещали смоляные факелы.
— Откройте! — раздалось у запертых наглухо ворот большого дома Ван Чао-ли.
Некоторое время стояла тишина. Затем раздалось гулкое "бум-м", и большой клуб дыма поднялся над воротами. Миньтуани выпалили из ружей.
Линь перебежал через двор. Миньтуани стояли возле ворот, зорко вглядываясь в темноту. Они пускали стрелы наугад. По временам гулко палило ружье, и тогда дворик застилался дымом. Удары в ворота становились все чаще и тяжелее…
Снаружи доносился крик. Колыхались копья. Толпа то приливала к воротам, то откатывалась назад. Факелы чадили. В воздухе рассыпались затейливые огненные брызги.