Когда деды были внуками
Шрифт:
Савка ободрился и, стараясь не уронить собственного достоинства, сказал:
— Что там тумаки считать? Нам на шею их не навешали. Что было, то сплыло!
— Правильно! — сказал, сверкнув белками на черном лице, шахтер, сидевший на скамье в ожидании своей очереди. И стукнул при этом кулаком по скамье. По этой привычке ребята узнали Андреева соседа — Семена Сажина. — Правильно! Мы по мелочам считать не будем: когда-нибудь все зараз подочтем! И с кого надо — спросим!
Перекидываясь словами с ребятами, земляки умывались: кто в большом железном
К концу обеда ребята признали всех, кто за последние пять-шесть лет приезжал в деревню на побывку: больше по повадкам и улыбкам, чем по лицам.
Смущало только отсутствие «кустюмов».
Наконец Андрей, не выдержав, спросил сидевшего рядом шахтера:
— Дяденька! А где ваши часы?
Минута изумления и молчания — потом оглушительный хохот.
Отсмеявшись и откашлявшись, тот ответил:
— А я их в шахте на гвоздочек повесил — в своей квартире!
Снова хохот, а потом невеселый и серьезный ответ:
— Ты думаешь, парень, что мы и на шахте такими ходим, как домой приезжали? Вот полезешь в шахты — увидишь, в чем там люди ходят; да и ходят ли вообще.
Сегодня за столом сидели долго: каждому хотелось узнать о своем, о родных, соседях, друзьях. Савка еле успевал отвечать. Андрей же, язык которого был еще неповоротливее, ограничивался кивками, подтверждающими слова Савки.
Стряпуха Анна Петровна убирала со стола освобождавшуюся посуду, а затем неожиданно подала чай.
— Чтой-то, Аннушка, ай праздник какой на сегодня сыскала? — спросил ее один из земляков.
— Для разговору это я, Иван Степаныч. Чтоб разговаривать охотней было.
Спать легли позже обычного. И, верно, многие в ту ночь были дома, видели ясное небо, солнце, поле и дышали чистым, свежим, душистым воздухом, потому что многие часто и глубоко вздыхали и улыбались во сне…
О шахтерском сне тех лет стоит поговорить особо.
Бараки — все без исключения — не обставлялись кроватями. Спали на нарах. Хозяева набивали в бараки по стольку человек, что мест на нарах для всех не хватало, хотя люди спали ребром, тесно прижавшись друг к другу. Чтобы перевернуться на другое ребро, надо было сначала приподняться на руках, потом втиснуться на старое место другим боком. Если опоздаешь — ближайшие соседи справа и слева, учуяв во сне свободное место рядом, повернутся на спины и твое место исчезнет, заполнится захватчиком. Те, кому не хватало мест на нарах, и любители поворочаться без помех спали под парами.
Все холостые, без исключения, вместо постельных принадлежностей употребляли собственную одежду и котомки.
Под нары залезли и Савка с Андреем. Спали по-царски (по сравнению с дорожными удобствами), не замечая мелких
Лиха беда — начало
Поздний осенний рассвет еще далеко… Над поселком висит густой туман, мгла и тишина — особенная тишина шахтерских поселков. В них нет веселых ее нарушителей — петухов и кур, делающих ночную тишину деревни уютной, жилой, живой. Здешняя тишина — это просто отсутствие звуков, а потому она уныла и мертва, как пустота.
В безлунном, сплошь задернутом тучами небе, на улицах и в бараках темно. Около пяти часов в окнах бараков начинают мелькать огоньки: поднялись стряпухи, готовят завтрак. Шахтеры еще спят. Но вот воздух прорезал потрясающий внезапностью и силой звук… Поток звуков…
Казалось, вырвалась из земли упругая, звенящая струя, разорвала тишину и вонзилась в небо, раздвинув тучи. Мгновение — и забили кругом другие струи, такие же мощные, неудержимые. Здесь, там — всюду…
Они звенели, гудели, верещали, рокотали, сливаясь в один оглушительный аккорд.
Савка стремглав вылетел из-под нар, протирая глаза и очумело оглядывая барак.
В нем все было обычно: люди одевались, обувались, делали свои дела как ни в чем не бывало. Выло на улице.
Вдруг все стихло, так же внезапно, как началось.
— Гудки это, сынок. Побудка, — сказал пожилой шахтер, когда вой стих. — Шахт-то в округе не перечесть, и у каждой свой голос — гудок: вот так и получается. Если хочешь с нами идти — одевайся: скоро вдругорядь загудят — выходите, дескать. Тогда надо идти тотчас, а то к третьему гудку опоздаешь, что работать приказывает. Я по этому приказу тридцать лет хожу, а и тридцати раз не опоздал. Так-то! — закончил шахтер, которого все здесь величали «дедом». Впрочем, титул этот относился только к его сутулой, изуродованной шахтерской работой спине, а было ему всего сорок четыре года.
Быстро позавтракали, собрались и по второму гудку вышли на улицу. Взяли и Савку с Андреем: посмотреть на спуск.
На улице их подхватила вчерашняя живая говорящая волна, катившаяся сегодня мимо барака в обратном направлении, и унесла их с собой.
Савка шел и думал: «Какая же она, эта шахта?» Вдруг земляки остановились возле какой-то постройки, похожей на ветряк, только без крыльев, с железным колесом наверху, и Семен сказал: «Здесь». Такие же постройки виднелись и еще кое-где.
По малой лесенке полезли вверх, на второй этаж, и вошли в небольшое помещение, битком набитое людьми. В центре помещения с потолка вниз беспрерывно бежала туго натянутая веревка, по всему видно — железная.
— Трое — объяснил Семен.
Вокруг нее зачем-то был заборчик из железной сетки. Больше Савка ничего не разглядел из-за людей.
Вдруг трос перестал повизгивать и остановился. Потом побежал в обратном направлении — кверху. Пока Савка гадал, что к чему, снизу вдруг вынырнул большой железный ящик с вагонетками, наполненными углем.