Когда герои восстают

Дарлинг Джиана

Я была одержима потребностью, все тело дрожало от этого, когда я опустилась на пол, стягивая его спортивные штаны с его сильных бедер. Я оставила их скомканными у ног, мне нравилось, что он должен оставаться именно в этом положении или рисковать споткнуться.

— Елена, — снова сказал он, на этот раз со стоном, когда я потерлась лицом о шершавый участок его ноги и паха.

Он пах богато и мужественно, как мужчина, натертый рассолом после купания в Тирренском море. Я любила жесткую текстуру его подстриженных лобковых волос на своей щеке почти так

же сильно, как этот пьянящий запах. Я глубоко вдохнула, наклонив лицо так, чтобы смотреть на Данте, когда я вдыхала, его член быстро набухал до эрекции рядом с моим лбом.

Его глаза были двумя черными дырами, засасывающими все мысли в голове, которые не были сосредоточены вокруг него.

— Ты такой сексуальный, — пробормотала я голосом, которого никогда раньше не слышала, почти гортанным тоном. С легким шоком я поняла, что говорю с ним по-итальянски. — Я хочу показать, что ты делаешь со мной.

— Non hai idea di quanto sei sexy, — сказал он мне, проводя сильными пальцами по моим волосам, собирая их в одну руку, чтобы ему было хорошо видно, как мои губы нащупывают основание его члена.

Ты даже не представляешь, насколько ты сексуальна.

Мне было все равно.

В этом и заключался секрет сексуальной власти Данте надо мной. Каждый аспект его личности лишал меня способности думать, способности к самокритике. Мой привычный голос сомнения и отвращения был утоплен в его запахе, в грубом звуке его глубокого голоса против моих чувств и его кожи на моей коже. Я была потеряна в нем, в меньшей степени в себе и в большей степени в себе, чем когда-либо.

Мне нравилось, что он считал меня сексуальной. Обычно я была слишком элегантной, слишком изученной, слишком холодной, чтобы меня можно было так назвать.

Но дело было не во мне, как это было раньше при каждом нашем сексуальном опыте.

Я хотела, чтобы это было связано с ним.

Отдать дань уважения этому большому, жестокому и красивому зверю-мужчине.

— Положи ладони на дверь, — сказала я ему, обхватывая пальцами его толстое основание, любуясь своей бледной плотью на фоне его сумрачной длины, яркими красными ногтями, слегка царапающими ствол. — Не двигай их.

— Отдаешь приказы? — спросил он низким, жестким голосом, говоривший о том, что он едва держит себя в руках.

Он был не из тех мужчин, которые подчиняются.

Я даже не хотела этого от него, даже не могла себе этого представить.

— Да, — честно ответила я, лизнув один раз, по-кошачьи, нижнюю часть его сливовидной головки. — Но только потому, что я хочу, чтобы ты видел, как я схожу с ума по тебе. Только потому, что я хочу сделать с тобой то, о чем даже не мечтала до встречи с тобой, и у меня не хватит смелости попробовать, если ты возьмешь все в свои руки.

Без колебаний Данте прижал ладони к двери позади себя и раздвинул ноги, натянув штаны на лодыжках, большие мышцы его бедер резко вздулись, когда напряглись.

У меня даже рот раскрылся.

— Могу

ли я сказать тебе, как хорошо ты выглядишь на коленях передо мной? — спросил он с дымчатым смешанным акцентом, превращая каждое слово в экзотическую песню. — Могу ли я сказать тебе, как чертовски сильно меня заводит осознание того, что ты хочешь меня в своем красном ротике?

— Да, — шипела я, не в силах больше терпеть.

Я положила его блестящую головку на кончик языка, широко открыла рот, зажмурила глаза от его дымящегося взгляда и медленно взяла в рот его толстый член. В глазах поплыла влага, когда я боролась с желанием выпустить рвотный позыв, когда он коснулся моего горла, а затем вошел в мой рот.

Я делала это раньше, рвотный рефлекс был лишь мимолетным инстинктом, но не так давно.

Я закрыла глаза и напевала, держа его глубоко во рту, чувствуя, как вены на его стволе пульсируют на языке.

— Cazzo, e' incredibile, — гаркнул Данте, когда один из его кулаков ударился о дверь.

Черт, невероятно.

Я втянула воздух через нос, затем отстранилась от члена, пока он снова не лег на мой язык. Мои собственные развратные мысли удивили меня, когда я обхватила его основание и потерла его горячую головку кончиком языка, а затем сильно втянула его в рот. Я хотела тереться его длиной о мои щеки и губы, всасывать его в горло и сидеть, заполненная им, глотая его, пока он не кончит, как гейзер, в мою глотку. Я хотела взять его между грудей и трахать его так, размазывая его сперму по моим соскам и слизывая ее с его длины всякий раз, когда он приближался к моему рту.

Я говорила ему об этом на низком, слабом итальянском языке, пока занималась его стальным членом, облизывая головку между фразами.

Данте хрипел и стонал, его дыхание вырывалось из груди. Его руки стучали и бились о стену, в попытке сдержать себя, чтобы не взять верх, и, блядь, если бы это не делало меня влажной, как никогда раньше. Вся эта сексуальность на поводке и доминирование, связанное моей простой просьбой позволить мне завладеть им так, как я хочу.

Но это был Данте. Он никогда не был пассивным, и единственный способ, который я дала ему выразить себя это слова.

И он дал их мне.

— Да, — сказал он. — Я буду трахать твои грудь, Лена. Спорим, никто никогда не делал этого с тобой. Но ты знаешь, что со мной это не унизительно. Ты знаешь, что, когда я делаю с тобой эти грязные, аппетитные вещи, это только секс и чистая, черт, красота. — затем: — Inarcha la schiena. Я хочу смотреть на твою сладкую попку, пока ты трахаешь меня своим ртом.

Выгни спину.

— И, однажды я буду держать тебя под своим столом, пока я работаю. Мы устроим игру. Если ты заставишь меня кончить до того, как я закончу свою работу, ты выиграешь, но, если ты будешь умолять меня перегнуть тебя через стол и кончить в твою нуждающуюся киску, я выиграю.