Когда герои восстают

Дарлинг Джиана

— Не сейчас, капо, — пробормотала я, прижимаясь ближе, чтобы не видеть, как потеплели его глаза. — Я устала.

— Va bene, cuore mia (пер. с итал. «хорошо, мое сердце»), — прошептал он, целуя мои волосы и прижимая меня к себе. — Спи спокойно, а я буду присматривать за тобой.

— Я знаю, — пробормотала я, уже полусонная. — Ты единственный человек, с которым я когда-либо чувствовала себя в безопасности.

А потом я заснула, не зная, что Данте часами лежал без сна, обнимая меня и уткнувшись носом в мои волосы.

Глава 9

Данте

Я

оставил Елену спать после нашего позднего ночного разговора, ее длинное, бледное тело растянулось по диагонали кровати, как только я ушел, ища моего тепла. Я смотрел, как она зарывается лицом в мою подушку, обнимая ее, словно это был мой торс, и чувствовал, как в моем теле разгорается жар.

Торе сидел на выложенном красным камнем патио в задней части виллы, пил маленький эспрессо и читал Corriere della Sera (прим. «Вечерний вестник» — ведущая итальянская ежедневная газета). Он не поднял глаз, когда я подошел к нему и взял спелую сливу из тарелки, стоящей посреди старого, покрытого шрамами деревянного стола. На мягкой поверхности была вырезана крошечная надпись ЭДД, которую я сделал еще мальчиком во время одного из наших первых визитов в дом дяди Торе. Я провел по нему большим пальцем, удивляясь тому, как далеко я продвинулся с тех пор.

— Ты сделаешь все, чтобы удержать ее, — начал разговор Торе по своей привычке, начиная с середины, будто подхватывая нить разговора, который мы уже вели. — Хотя разумнее всего было бы жениться на Мирабелле Янни.

— Это разумно? — спросил я, откусив кусочек фрукта, и сок потек по подбородку. — Девушка, которая, по слухам, уже не девственница, с небольшим количеством важных связей и мало чем еще может похвастаться.

— Абруцци хочет ее. Он теперь здесь capo dei capi, нравится нам это или нет. Он мог бы помочь с ситуацией ди Карло в Нью-Йорке. Ты же знаешь, поддержка родины значит все, даже для этих высокомерных американцев

— Возможно, — согласился я, усаживаясь напротив него, когда Мартина, старая домработница Торе, появилась с эспрессо и свежей домашней сфольятеллой. Я поблагодарил ее, прежде чем снова обратить внимание на Торе. — Но в ситуации с Мирой есть нечто большее, чем нам говорили. Раньше Рокко любил свою племянницу, а теперь он говорит о ней, как о мерзости.

— Ты же знаешь, что здесь ценят девственность.

Я хмыкнул, но было в этом что-то такое, что меня все еще раздражало.

— Ты знаешь, что я сделаю все, что потребуется, чтобы сохранить нашу семью.

— А Елену?

— Всегда. — гнев вновь вспыхнул в моем нутре, когда я подумал о том, что Умберто подверг ее опасности прошлой ночью. — Она всегда будет на первом месте.

— Ее безопасность или ее счастье?

А разве не в этом был вопрос.

— Я сделаю все возможное, чтобы обеспечить и то, и другое, — признался я. — Даже если это означает пожертвовать моей собственной безопасностью и счастьем. Никто никогда не ставил мою женщину на первое место, и я не собираюсь совершать эту ошибку.

— Значит, ты не женишься на Мире.

Я допил свой эспрессо, горькая жидкость нагрела мое тело, в котором сидело холодное, твердое

зерно ужаса.

— Я этого не говорил. Женитьба на Мире может быть единственным способом обезопасить нью-йоркскую команду от ди Карло. Ты слышал план, который мы разработали с Умберто Арно прошлой ночью.

— Non tutte le ciambelle riescono col buco.

Не все пончики выходят с дыркой посередине.

Старая итальянская фраза, означающая, что не все идет по плану.

Я пожал плечами.

— Может быть, но я найду способ сделать так, чтобы все получилось. Мне просто нужно время.

Пока оно у меня есть, я полностью намеревался заставить Елену снова влюбиться в свою страну.

— И еще больше влюбиться в тебя, чтобы она не ушла, когда поймет, что нашим бедам никогда не будет конца? — Торе вздохнул, потирая рукой свой усталый рот. — Я не должен удивляться, что ты оказался с женщиной Ломбарди. В конце концов, ты очень похож на меня.

— Надеюсь, у нас будет то счастье, которого не было у тебя с твоей, — тихо сказал я, наблюдая, как боль проходит по его изрезанному лицу.

Оно все еще было таким же ярким и свежим, каким, по моим представлениям, оно было десятилетия назад, когда Каприс разбила ему сердце.

— Я все еще люблю ее, — сказал Торе, пожав плечами. — Это не конец. Быть может, однажды она поймет, насколько лучше было бы жить вместе. Я не надеюсь на это. Каприс всегда была упрямой.

Я рассмеялся.

— Она передала это своим дочерям.

— Ты не скажешь ей, — спросил Торе, почти застенчиво. — О том, что Козима и Себастьян мои. Каприс не хотела бы, чтобы она знала, иначе она бы сама рассказала Елене.

— Мне не нравится хранить от нее секреты. Если быть откровенным, Торе, Елена слишком долго чувствовала себя чужой в собственной семье. Секреты лишь часть причины этого, и я не хочу играть на этом. Я уважаю тебя, и не скажу того, что не должен говорить. Но предупреждаю, что время на это ограничено.

— Справедливо, — согласился он. — Я позвоню Каприс.

— Она ответит?

Он вздохнул.

— Возможно. Она стала немного более восприимчивой с тех пор, как Козима оказалась счастлива с Александром, но я еще очень далек от того, чтобы выбраться из собачьего дома. Не думаю, что она готова простить меня за ту роль, которую я сыграл в продаже Козимы, даже если я сделал это ради спасения всей семьи. Кстати говоря, Козима и Александр уже в пути. Она позвонила, когда прочитала новости. — Торе швырнул мне через столешницу сложенную копию Нью-Йорк Таймс. — Она хочет объяснений.

Лорд мафии бежит из Нью-Йорка, гласил заголовок на первой полосе над моей фотографией на ступенях здания суда. На фоне зернистой черно-белой фотографии Елена стояла с Ярой, ее осанка была царственной, взгляд устремлен вниз, на репортеров, которые засыпали нас вопросами.

Я прикоснулся к хрупкой газетной бумаге на ее лице и почувствовал боль в груди от осознания того, что по своей воле оторвал ее от всего.

— Для нее нет пути назад, — пробормотал я, потирая грудь в том месте, откуда исходила боль.