Когда говорит море
Шрифт:
— …Встретив корабль жертвы, стоит сперва обездвижить его при помощи морской воронки или шторма… — бубнила Кальпурния.
А я не могла избавиться от греховных образов, разрывающих мой мозг. Вот Джейсон накрыл меня своим телом, придавливая к гальке, вот целует мои губы, затем шею, бросая взор исподлобья — такой полный желания и обещания новых наслаждений… От одних только воспоминаний об этом ниже моей талии все буквально пылало, словно его руки снова касались меня там.
Я изо всех сил пыталась отогнать эти пленительные картины. Вспомнила, как грозный
По моему телу пробежала дрожь. Но фантазии были сильнее разума, и перед моим внутренним взором снова промелькнул образ Джейсона. На сей раз он был обнаженным, его тело блестело от морской воды… Я с усилием оторвала взгляд от грубоватого лица своего любимого и вернулась в аудиторию.
— …Ударная волна в купе с рассеивающим туманом полностью лишит судно хода, — продолжала вещать Кальпурния. — После чего можно применить чары пленения и потопления…
Но я ее вновь не слушала. В груди разгоралось болезненное чувство тоски по Джейсону. Как было бы чудесно, если бы мы вновь оказались вместе, на каком-нибудь безлюдном островке, обнимая друг друга вдали от посторонних глаз! Мне так хотелось наконец открыться ему, рассказать все о себе начистоту…
Я робко потрогала губы, все еще помнящие нежные прикосновения его языка. Сладкая истома разливалась по всему моему телу от мысли о том, чтобы разделить с Джейсоном последние границы плотской любви. Какого же это — стать по-настоящему единым целым, познав с ним высший экстаз? Я лихорадочно гадала об этом, забыв о лекции.
— Ариэль! — вдруг громыхнул где-то рядом разъяренный голос Кальпурнии, будто выдернув меня из омута грез. — Немедленно объяснись, что ты там бормочешь!
Я вздрогнула от ужаса, осознав, что невольно разговаривала сама с собой вслух. Взгляды всех студенток были прикованы ко мне, в них читались презрение и насмешка. Да уж, влипла по полной…
После унизительного инцидента на лекции магистра Кальпурнии я пребывала в подавленном состоянии. К счастью, после занятий отсыпалась в своей келье, давая своему разгоряченному рассудку остыть. Затем я поплыла прогуляться, поскольку видеть никого в Академии все совсем не хотелось.
Я бродила по центральной площади Мармариса, погруженная в свои мысли. Город словно бы замер в безмолвии, лишь изредка всплески и шорохи нарушали подводную тишину. Казалось, все жители разом ушли по своим делам, оставив меня в полном одиночестве.
Мое внимание привлекла массивная каменная стела, возвышающаяся в центре площади. Я подплыла поближе, чтобы рассмотреть ее получше. По шероховатой поверхности валуна шли ряды выбитых имен… Каммерил… Шардрис… Ализа…
Внезапно я поняла, что это за памятник. Именно сюда вносились имена юных сирен, исчезнувших при самых разных, зачастую трагических обстоятельствах. Печальный список пропавших без вести, оставшихся лишь в виде выбитых на камне букв.
Меня охватила дрожь, когда я осознала, сколько же горя
Вдруг краем глаза я уловила чье-то присутствие и резко обернулась. Невдалеке, прямо перед стелой, в воде парила фигура одной из Старейшин нашего города — Наиды. Ее величественный облик источал строгость и мудрость, какую может обрести лишь сирена, прожившая многие столетия.
Наида не шевелилась, безмолвно уставившись на скорбный список. Казалось, она всматривалась в каждое имя, переживая горечь каждой потери заново. Я видела, как по ее щеке скатилась одинокая слеза, рассыпавшаяся радужным кругом в толще воды.
И тогда меня осенило — вероятно, Наида нередко приходила сюда помедитировать и почтить память пропавших сирен. Как Старейшина, она чувствовала личную ответственность за каждую безвременно ушедшую из жизни девушку.
Я застыла в нерешительности, не зная, стоит ли побеспокоить ее в этот скорбный момент. Но тут Наида повернула голову, и ее проницательный взгляд остановился на мне. Удивление мелькнуло на ее лице, быстро сменившись привычной строгостью.
— Ариэль? — позвала она едва слышно. — Подплыви ко мне, дитя.
Я поспешно поплыла к ней, осторожно лавируя в крошечном пространстве перед стелой. Вблизи вид Старейшины казался еще более величественным и внушал благоговейный трепет.
— Что привело тебя сюда в полуденный час? — спросила Наида, окинув меня проницательным взглядом.
Ее слова повисли в тишине, пока я собиралась с мыслями. Наконец, тяжело вздохнув, я произнесла:
— Я… просто бродила в раздумьях. А потом увидела этот камень и имена…
Наида кивнула, словно поняв мои невысказанные мысли.
— Каждая потеря — это незаживающая рана для всего нашего общества, — глухо промолвила она. — Особенно когда исчезают юные, только вступающие в жизнь русалочки.
Ее слова эхом отозвались в моей душе. Теперь я осознавала, какая тяжелая ноша лежала на плечах Старейшин — оберегать свой народ, но порой безвозвратно терять самых юных и беззащитных.
— Наида… — начала я, но она жестом велела мне замолчать.
— Я надеюсь, ты никогда не испытаешь такой утраты, дитя, — с грустью произнесла Старейшина. — Пусть этот камень останется для тебя лишь безмолвным свидетелем прошлого.
Ее темные глаза вновь устремились на мемориал, словно Наида пыталась запомнить каждое имя. Я поняла, что мое присутствие больше не требуется. Старейшине нужно было остаться наедине со своими печальными воспоминаниями.
Развернувшись, я неспешно поплыла прочь от площади. Но память о трагической стеле и горестном взоре Наиды запечатлелась в моем сознании. В тот день я ощутила себя частью целой вереницы сирен, судьбы которых переплетались воедино на протяжении бесконечно долгого времени.