Когда исчезает страх
Шрифт:
— Хватит, ребята. Нельзя же быть такими почемучками. Вот в школу пойдете и всё узнаете.
— А когда мы пойдем в школу?
— Этой осенью. Я вам ранцы, тетрадки и буквари куплю.
Перед Первым мая в Ленинграде отменили затемнение. Вечером из окон хлынул живой золотистый свет. Его желтые блики заиграли на темных водах Фонтанки.
Тысячу четыреста дней ленинградские улицы и проспекты были во тьме и вдруг разом осветились из края в край.
Первого мая небо над праздничным Ленинградом было девственно
Советские войска уже были в Берлине, штурмовали рейхстаг. Чувствовалось, что скоро наступит мир. Каким же он будет? Вернется ли кто к Дюде?
Валин решил для себя: он усыновит мальчика. Игорьку будет веселее. Они вместе пойдут в школу, вместе начнут готовить уроки, бегать на лыжах, на коньках. Но как к усыновлению отнесется Зося? Для нее и Игорек обуза.
Бетти Ояровна тоже поговаривает об усыновлении. Оказывается, Ян дал слово Кириллу позаботиться о Дюде. Старушке мальчик, нравится, она его уже считает своим: шьет штанишки, рубашки. Впрочем, она и Игорька не забывает. Мальчики одеты одинаково.
— Лучше бы нам не разделять ребят, — сказал Борис. — Порознь им будет скучно.
— Я не против, — смеясь, ответила Бетти Ояровна. — Будьте моим третьим сыном, а Игорька мы зачислим во внуки.
По радио сообщили, что будет передано очень важное сообщение. Бетти Ояровна весь вечер не выключала репродуктор.
В десять часов вечера она увела мальчиков укладывать спать, а Борис уселся за письмо к Зосе. Ему хотелось выяснить: что же она намерена делать после войны?
Борис никогда не был уверен в Зосе, он ждал семейных бед. Испытал ли он с ней счастье? Да, в какой-то мере. Но это счастье было недобрым, тревожным. Раскаивается ли он в том, что так опрометчиво женился? Нет. В этой женитьбе, скорей, выгадала не она, позволявшая себя любить, а он, любящий по-настоящему. Его нередко донимали мысли: «Каково же ей было со мной? Ведь приятно доставлять радость лишь любимому человеку. Что ее устраивало в совместной жизни? Неужели только пребывание в Ленинграде и материальное благополучие?»
Он не рассчитывал, что Зося будет ему верной женой. И ничего не хотел знать об ее увлечениях военного времени. Вернулась бы только домой. Игорьку нужна мать. Да и сам он еще не стар.
А вдруг война изменила Зосю? Она же помнит о нем, раз посылает телеграммы. Может, у нее просто нет времени написать обстоятельное письмо? Переводчицам там нелегко, их могут загрузить работой в любой час.
Занятый этими мыслями, Борис не заметил, как вернулась, Бетти Ояровна и уселась штопать чулки мальчикам.
— Вы, наверно, Зосе Антоновне пишете? — спросила она. — Передайте от меня привет и попросите прислать рыбьего жиру ребятам. Здесь его не достать.
— Да, да… обязательно, — подняв близорукие глаза, ответил Валин. Приписав несколько слов, он вложил письмо в конверт и с той же задумчивой неторопливостью
— Я ведь сегодня тоже именинница — получила письмо от Яна, — похвасталась Бетти Ояровна, полагая, что у Бориса есть вести от Зоей. — Пишет: «Чувствую себя хорошо». Совершенно здоров, а всё его по комиссиям гоняют. Тревожится, думает, что придется распрощаться с авиацией. А у него другой специальности нет.
— Пусть только приезжает, место найдем, — пообещал Борис. — Будет работать и учиться.
Лишь во втором часу ночи по радио сообщили о полной и безоговорочной капитуляции Германии. От радости хотелось петь, кричать, буйствовать. Какой тут сон? Валин решил немедленно отправиться на почтамт и телеграммами поздравить с окончанием войны Зосю и Яна.
Набросив на себя пальто, он выскочил на набережную. На улицах было более людно, чем днем. Вдоль Фонтанки двигались веселые компании с гармонями, гитарами. Незнакомые люди поздравляли друг друга, обнимались и тут же принимались отплясывать. Это была какая-то стихийная демонстрация радости.
На почтамте у окон телеграфа толпились такие же нетерпеливые поздравляющие, как и Валин. Взяв два бланка, первую телеграмму Борис написал Зосе:
«Поздравляем нашу родную победой тчк Ждем нетерпением домой тчк Крепко целуем Игорек и Борис».
Глава тридцать первая
В «Убежище девы Марии» на нянек возлагалась нелегкая работа. Они обязаны были наводить чистоту в спальнях, отвечать за опрятность ребят, водить их в столовую, на работу, в баню и на отбывание наказаний, полученных от старух воспитательниц.
Чтобы управиться с вечно голодными и капризными детьми, выросшими в трущобах концлагерей, надо было обладать ровным характером и терпением, а главное — щедрым сердцем. Малыши чутьем угадывали — хорошо ли к ним относятся. Притворством можно было обманывать разве только взрослых.
Ирина научила своих ребят вставать с постелей по первому сигналу, открывать окна и делать физзарядку. У нее ребятишки меньше капризничали, сами застилали постели и делали уборку.
В столовую они приходили парами, без шума и толкотни, садились за столы и ждали, когда няня уравняет им порции.
Ирина сама не могла понять, как она успевала все делать: соблюдать чистоту, чинить и латать одежду, разнимать драчунов, разбирать детские ссоры, утирать носы и слезы, лечить ссадины и цыпки, укладывать в постели малышей, да не просто, а с поцелуем и добрым словом. Никого нельзя было обойти лаской, иначе услышишь всхлипывания. Няня должна была хоть рукой коснуться остриженного лба.
У нянь нижнего этажа дело не клеилось. Они никак не могли приспособиться к малышам и порядкам «Убежища девы Марии». Утро у них начиналось с истерических выкриков, затрещин и плача. Плохо умытые, зареванные ребятишки опаздывали в столовую, не вовремя выходили на работы и выглядели неопрятными. За это няни получали пощечины от воспитательниц — старух и «хехтовок».