Когда исчезает страх
Шрифт:
Однажды — в середине июня — Бетти Ояровна из кухни услышала звонок. Думая, что это пришел почтальон, она вытерла о передник руки и поспешила в переднюю.
Открыв дверь, старушка увидела на лестничной площадке двух невероятно чумазых пареньков.
«Беспризорники», — решила Бетти Ояровна. В первую минуту ей хотелось впустить их и накормить, но в квартире, кроме нее, Дюди и Игорька, никого не было. Баба Маша ушла на рынок. «Бог знает, как поведут себя эти чумазые пареньки. Лучше, пожалуй, поостеречься».
— Что вам нужно, ребята? — спросила она.
— Вы
— Да.
— Мы от Ирины Михайловны, — сказал старший.
— От кого?.. — не веря своим ушам, переспросила старушка.
— От Ирины Михайловны, — повторил младший. — Мы уже были в одном доме, но он разбомблен. Мы письмо привезли.
Бетти Ояровна изменилась в лице:
— Ой, дорогие мои! Что же я вас здесь держу… Заходите в дом, рассказывайте.
Обрадованная Бетти Ояровна провела их в столовую и принялась расспрашивать:
— Где сейчас Ирина Михайловна? Почему она сама не приехала?
— Она еще в Германии. Попросила нас доставить письмо. Сказала: «Берегите его, иначе я пропала». Мы его прятали, по дороге убежали из поезда и пробрались в Ленинград.
— Так вы же голодные! — воскликнула Бетти Ояровна и засуетилась. — Проходите в кухню, помойтесь и поешьте сначала. Потом все подробно расскажете.
— Нет, сначала мы выполним, что велено.
Старший парнишка снял с себя куртку, отпорол подкладку, вытащил тоненькую пачку желтых листков, прошитых белой ниткой, и передал их Бетте Ояровне.
— Читайте. Мы не потеряли ни одного листка.
Письмо было написано мелким, убористым почерком.
Разыскав очки, Бетти Ояровна уселась за стол и с волнением начала читать, а ребята следили за выражением ее лица.
Ирина писала:
«Родные мои Кирилл, Борис, Зося, Ян, Бетти Ояровна!
Я не знаю, кому из вас в руки попадет это письмо. Даю ребятам два адреса. Парнишки разыщут вас. Приютите и позаботьтесь о них. Это мои друзья. Им можно довериться во всем.
Я попала в ужасное положение: сижу за решеткой у англичан, а наш представитель в Союзной Комиссии по репатриации некий капитан Жгур не желает меня больше выслушивать. Какой-то равнодушный сухарь! Не знаю, почему его сделали представителем Советского Союза? Все складывается не в мою пользу. Я вынуждена искать помощи у ребят. У меня нет другого выхода.
Письмо, наверное, сумбурное и неразборчивое? Простите. Я пишу его в полутемном подвале огрызком карандаша. Надо спешить. Ребят уже разделили пр национальностям и скоро начнут вывозить.
Вот что нужно сделать для меня без промедления: сходить на мою ленинградскую квартиру, если она уцелела, найти мои метрики, фото и другие документы, доказывающие, что я русская, постоянно жила в Ленинграде, имею ребенка и была летчицей. Снимите копии и пошлите в нашу Комиссию по репатриации.
Здесь мне никто не верит, так как я не имею никаких доказательств. Единственных свидетелей — ребят не желают выслушивать. Они, мол, несовершеннолетние, их показания не имеют юридической силы.
Вам, конечно,
Капитан Жгур спросил меня: почему я не застрелилась, а сдалась в плен? Отвечаю: не было возможности. Сгоряча, может быть, я бы это и сделала, но у нас отняли оружие.
И еще хочу сказать вам, моим друзьям: бывают обстоятельства, когда человек не может лишить себя жизни и не должен. Я надеялась увидеть моих любимых и не хотела умирать без борьбы. В любых обстоятельствах коммунисты должны бороться и верить в победу. Кроме того, я мать. Какая женщина уйдет по своей воле из жизни, когда ее ждет ребенок?
Я никого не предала и не выдала военной тайны. Может быть, я была недостаточно изобретательна в борьбе с нацистами? Допускаю. Но я не боялась палачей и боролась с ними как могла.
В концентрационном лагере «Дора» меня так допрашивали, что я полуживой попала в морг. Там мне дали номер и одежду умершей от истощения польки и переправили в барак католичек. Я продолжала жить в концлагере под именем Марии Блажевич.
Потом я попала в «Убежище девы Марии» — католический приют для детей. Мне удалось подружиться с ребятами и создать пионерскую организацию в царстве нацисток и богомольных старух. Это было не по вкусу англичанам. Они с подозрением отнеслись ко мне. А наш советский представитель — капитан Жгур — вместо поддержки сделал так, что я оказалась без рода, без племени и попала за решетку.
Прошу вас действовать без промедления. Выручайте! У меня хватило сил только на нацистов. Теперь нервы сдают. Неужели придется поступить так, как рекомендует (товарищем его назвать не могу и советским капитаном тоже) этот Жгур?
Обнимаю и целую моих дорогих. Надеюсь на вашу помощь. Вы представить себе не можете, как я жду встречи с вами!
Ира»
По мере чтения лицо Бетти Ояровны делалось все бледнее и бледнее. Окончив читать, она, словно обессилев, сидела некоторое время без движения, затем решительно поднялась, подошла к телефону и позвонила Валину:
— Очень важная весть. У нас ребята с письмом от Ирины Михайловны. Бросьте всё и приезжайте.
— Сейчас же еду, — ответил Борис. — Пусть ребята дождутся меня.
Бетти Ояровна, усадив парнишек за стол, накормила их, потом попросила достать с антресолей большую корзину, в которой хранилась старая одежда Яна. Отобрав для гостей подходящие рубашки, трусы, тренировочные брюки и куртки, она сказала:
— А теперь, Саня и Виктор, затапливайте ванну и — мыться. Считайте, что вас приютила у себя мама Ирины Михайловны. Хорошо? Свою одежду всю бросьте, она пойдет в стирку. А эту наденьте. Потом мы с вами подберем что-нибудь получше. У меня сын очень быстро рос и любил модничать. Одежды сохранилось много.