Когда исчезает страх
Шрифт:
— Вот мне бы твои неприятности! — говорил один. — С горя прямо бы… на Кавказ махнул.
— А жизнь там — хуже не придумаешь, — подхватывал другой. — Шампанского — залейся, миндаль цветет, черешня рдеет, вода в море теплая-претеплая… Противно даже.
— Да, да, ужас! — продолжал третий. — Зато здесь — красота! Вместо фруктов — лук репчатый, чеснок, клюквенный экстракт. Навитаминивайся! А если снежку подвалит, пурга закрутится или туманчик с моря наползет — выбирай любое удовольствие: хочешь — трескайся в скалу при посадке, хочешь — в ров влетай. Не нравится? Можешь другим способом
— Ну вас к чертовой бабушке, — сердился Ян. — Одно у вас в голове. Молокососы! Меня это не занимает.
— Ах, вот оно что! Мы и то думаем, чего это Зося Антоновна на моряков засматривается.
— Пусть. Это меня не волнует.
Получив двухмесячный отпуск, Ширвис решил недельки полторы побыть у матери в Ленинграде, а потом отправиться в южный санаторий. Телефонный звонок Валина озаботил Яна и одновременно обрадовал: «Наконец настоящее дело появилось! Если выручу Ирину, значит не зря лечил сердце. А как порадуется Кирилл!»
Ян всё еще не мог поверить в гибель друга и ждал какой-нибудь вести о нем.
С телефонной станции Ширвис отправился в штаб дивизии. Из окна чубановского кабинета пробивалась узенькая щелочка света. Ширвис решил, несмотря на поздний час, зайти к комдиву.
Адъютант с недовольным видом выслушал его и сказал:
— Полковник в такое время никого не принимает, особенно по личным делам.
— Все-таки попробуйте, товарищ младший лейтенант, — настаивал Ширвис.
Адъютант неохотно пошел в кабинет. Вскоре он вернулся уже с менее суровым лицом:
— Проходите, товарищ капитан.
Чубанов сидел, освещенный только настольной лампой. Лицо его казалось бледным и усталым, а набухшие веки имели какой-то фиолетовый оттенок. Оторвавшись от бумаг, комдив спросил:
— Что, компанеро, прощаться пришел?
— Так точно… Никак нет, — по-швейковски ответил Ширвис. — Маршрут, согласованный с вами, отменяется, санатории — побоку. Намечается путь в другую сторону.
В разговорах по личным делам Чубанов допускал шутливый тон, он даже сам его поддерживал:
— Не на полюс же ты собрался?
— К сожалению, на Запад, — уже серьезно ответил Ширвис. — И не по своему личному делу…
У комдива удивленно поднялись брови.
— Вы, наверное, слышали о жене Кочеванова? — спросил Ширвис. — Она служила в женской авиационной части…
— И погибла где-то у Северного Кавказа, — досказал Чубанов.
— В том-то и дело, что не погибла, а попала в сложную передрягу…
— Ах, вот оно что! Тогда садись, рассказывай.
Ширвис, сев в кресло напротив, сообщил все, что узнал от Бориса Валина. От Чубанова ему ничего не хотелось скрывать. Он знал: этот человек способен на смелые поступки и не будет кривить душой.
Комдив задумался и, как бы рассуждая с самим собой, заговорил:
— Да, случай не из легких. Официальной просьбы не напишешь. «О бдительности забыли, — скажут. — На каком таком основании пишете? Вы знаете, как она вела себя в плену? Вы уверены, что ее не обработали?»
— Уверены, — вставил Ян. — В любом месте поручусь.
— В этом я не сомневаюсь.
— В плен-то могли попасть и мы с вами, — сказал Ширвис. — Посадил бы я самолет не на наше озеро и, скажем, там потерял сознание. Что же я, сразу врагом вашим стал? Ну, предположим, я человек, не вызывающий особого доверия, но в Кочеванове никто не сомневается? А он может оказаться в плену. Неужели и за него не осмелились бы хлопотать?
— Я-то готов, но дело не в этом. Давай так договоримся: ты без лишнего звона готовишься к отъезду, а я почву прощупаю. Кстати, сегодня у меня ночной разговор с Москвой. Устраивает тебя?
— Вполне.
— Тогда до завтра. Только прошу обо всем этом не распространяться. Едешь в отпуск, и всё.
На другой день Чубанова куда-то вызвали, он вернулся только после обеда. Ширвис решил, что комдив уже забыл о нем, но тот перед ужином прислал за Яном вестового.
— Завтра в семь тридцать вылетаешь в Москву, — сообщил Чубанов. — Я попросил: «Дайте хоть одному из нас на рейхстаг взглянуть». — «Пожалуйста, — отвечают, — хоть завтра. Место в «Дугласе» будет». В общем, договорились… придется тебе там выступить и от заполярников приветливое слово сказать. В Берлине мой напарник и первейший друг Троша Холин служит. С ним мы в Испании воевали. Мужик он верный, поможет тебе в розысках. Вот записка к нему, и устный привет передавай. Больше ничего сделать не могу.
— Спасибо… Большое спасибо.
— Меня-то за что благодарить? Оформляй командировочное и… счастливого пути. Обязательно дай знать о результатах.
— Есть!
Получив предписание, Ширвис на попутной машине поехал попрощаться с летчиками эскадрильи.
Товарищи, узнав о неожиданном отъезде, заинтересовались: какие-такие дела ждут Яна в Берлине? Ему пришлось отшучиваться:
— Говорят, без привета соколов Заполярья они там истерзались. Вот меня и гонят порадовать войска. А заодно, конечно, расписаться на стенах рейхстага от вашего имени. Оттуда махну в Ленинград.
Узнав, что он будет в Ленинграде, товарищи стали укладывать чемодан с кочевановскими вещами.
— А это его сынишке передашь, — сказал Хрусталев, передавая пакет с деньгами. — Здесь двенадцать тысяч триста сорок рублей. В эскадрилье собрали. Пусть летчиком растет.
— Чего же мою долю не взяли?
— Ты и сам добавишь.
Провожать пошли Хрусталев и Сережа Маленький. На улице Хрусталев сказал:
— Ну, теперь, Ян, выкладывай: зачем в Берлин летишь? Неужели от нас секреты завел?
— Чубанов просил не распространяться. Я ему слово дал. Но вам можно, не проболтаетесь…
Хрусталева растрогал рассказ Ширвиса.
— Вот так Чубан! — восхитился он. — С таким начальством служить можно, понимает человека!
В десять часов вечера состоялся телефонный разговор с Валиным. Борис очень обрадовался.
— Чудесно! В ноль тридцать выезжаю из Ленинграда «стрелой» с документами и копиями, — сказал он. — Давай в десять утра встретимся в вестибюле гостиницы «Москва». Тут Бетти Ояровна ждет. Есть минута в запасе, поговори…