Когда красное становится черным
Шрифт:
Постоянно обсуждаемой темой среди китайской интеллигенции была тема нечестного распределения богатства в обществе. Но товарищ Дэн Сяопин, возможно, был прав, заявив, что некоторым китайцам можно разрешить первыми стать богатыми в их социалистическом обществе, и богатство, которое они накопили, «просочится» в массы.
Как появлялись деньги у таких выскочек, как Гу, одному небу известно. Несмотря на то что в девяностых годах Китай все еще оставался социалистической страной, с вечным уклоном на тоталитаризм, для общества в целом пропасть между богатыми и бедными быстро и опасно увеличилась.
Чэнь начал подниматься по лестнице. Было темно, он на ощупь наступал на каждую ступеньку. Для незнакомца было нелегко идти по этим ступенькам
Некоторые комнаты на каждом этаже, очевидно были разделены временными перегородками, подумал Чэнь. В двухэтажном здании жило шестнадцать семей, всего около сотни жильцов. Если бы Юю каждый жилец казался потенциальным подозреваемым, то ему надо было бы уходить с работы, как несправившемуся.
Чэнь не мог не войти в комнату Инь, хотя он и не намеревался делать этого, ведь Юй уже провел тщательный осмотр.
Ему стало грустно, когда он подумал об одинокой женщине, чью смерть он должен теперь расследовать более усердно. Мебель уже покрылась тонким слоем пыли, которая каким-то непонятным образом делала все предметы ему знакомыми. Лежала пачка старых журналов, в которых были закладки. Он полистал их и обнаружил, что на каждой помеченной странице были стихи Яна, которые позже появились в сборнике. Высоко на пожелтевшей от времени стене все еще висела картина, написанная в традиционном китайском стиле, на которой были изображены две канарейки. Больше ничего, что относилось бы к Инь, в комнате не было.
Комнату, в которой жила Инь, в среде писателей называли «тинцзыцзянь» – «место, где слышишь слово». Были писатели, не вылезавшие из нищеты и не имевшие возможности снимать хорошие комнаты, не только в тридцатых, но и в девяностых годах. Комната тинцзыцзянь – это пространство в доме, которое только символически можно было назвать жильем. Оно располагалось между двух этажей и с трудом подходило для проживания.
Его удивляло и само помещение, и возможность что-то делать в такой комнате, и то, что комнату идеализировали в художественных произведениях. В прошлом тинцзыцзянь не казались такими гламурными, но теперь вызывали ностальгию. «Мысли волшебным образом созревали в памяти». Это строчка из стихотворения какого-то русского поэта, но Чэнь не смог ее понять, когда прочитал в университетские годы. Он смог осмыслить ее лишь много лет спустя.
Чэнь стал прохаживаться по тинцзыцзянь, хотя для этого было не так уж и много места. Он хотел собраться с мыслями.
Для Инь было не просто творить здесь. Здесь вообще все было не просто, по той причине, что люди то и дело спускались и поднимались по лестнице, отовсюду исходил шум, а воздух был наполнен различными запахами. Вот и сейчас с кухни шел неприятный резкий запах от соленой рыбы, скворчащей на сковородке. Он поморщился.
Чэнь подошел к окну и осторожно облокотился на подоконник, с которого облезла почти вся краска.
Единственным преимуществом для писателя в этой комнате было окно, расположенное ниже второго, но выше первого этажа, почти на уровне глаз, из которого открывался вид на всю суматоху и толкотню переулка, такого близкого и одновременно далекого.
Несмотря на холодную погоду, в переулке было несколько жителей. Они перекатывали в руке шарики [10] , разговаривали и между делом ели, обмениваясь тонкими кусочками жареной свинины и свежеприготовленной рыбы. Чэнь не мог понять, был ли это поздний завтрак или ранний обед. Мимо них то и дело сновали продавцы, предлагая различный товар, развешанный на жердях, которые они несли на плечах. Прошел пожилой мужчина с уткой в руках. Чэнь увидел, как он остановился, чтобы напоить ее из лужи, а потом быстро засеменил, исчезнув, как облако. Возможно, перед глазами старика предстала картина
[10] Имеется в виду традиционное упражнение для разминки пальцев.
Чэнь еще раз взглянул на крутой изгиб переулка, на угол, где сейчас на бамбуковом стульчике сидела Креветочница, с теми же пятнами на одежде, с тем же большим тазом возле ног, наполненным сверкающей рыбной чешуей. Наверное, она договорилась с еще одним продуктовым магазином.
Когда он спускался по лестнице к черному входу, он обратил внимание на почти скрытое от глаз пространство под лестницей.
В шикумэне любая неиспользуемая площадь была на вес золота. Поскольку не нашлось семейства, претендовавшего на место под лестницей, здесь устроили что-то вроде кладовки, куда сносили ненужные вещи, хотя, по мнению некоторых, они имели некоторую ценность: сломанный велосипед семейства Ли, трехногий ротанговый стул Чжанов, труба печи Хуанов. Чэня заинтересовало то что это место было закрыто чем-то вроде занавеса из какой-то тяжелой материи, возможно бывшим дорогим гобеленом, который за давностью лет и под воздействием дыма от угольных печей потускнел.
Занавес мистически шевелился. Как только Чэнь сделал шаг в том направлении, из-за занавеса вынырнули два мальчугана. Они, наверное, играли там в прятки. Увидев Чэня, они убежали, смеясь и пронзительно визжа. Чэнь отодвинул полотно; место было завалено грязным, вышедшим из строя хламом.
За ним сразу же протиснулся мужчина средних лет и взял стоящую у лестницы сумку с углем.
– Извините, время обедать, – промямлил он, бросая в ковш куски угля.
Взглянув на часы, Чэнь понял, что провел здесь почти три часа и не нашел для следствия ничего стоящего. Возможно, он получил общие представления для своего перевода, но никаких реальных идей для «Нового Мира» у него не возникло.
Он ушел из шикумэня обходными путями, а затем вернулся к основному переулку, в котором пульсировала жизнь, как говорил ему Почтенный Лян. Чэнь увидел женщину среднего возраста, моющую горшок из красного дерева. Другая женщина быстрыми шагами шла из магазина с полной корзиной съестного. Еще одна женщина разделывала крупного карпа, разложив рыбину на ровном месте в переулке. Она соскабливала чешую и между делом сплетничала.
Продвигаясь по переулку и вновь свернув за угол, он увидел седого мужчину, играющего в шашки го на доске, разложенной на табуретке. Черные фишки в одной руке, белые – в другой. Он с таким видом изучал комбинацию на доске, будто бы принимал участие в национальном турнире. Чэнь тоже любил играть в го, но никогда не пытался играть сам с собой.
– Привет, – сказал он, оказавшись около табуретки. – Почему вы играете в одиночку?
– Вы когда-нибудь читали «Искусство войны»? [11] – спросил старик, не поднимая головы. – «Познай своего врага, как знаешь самого себя», и ты будешь выигрывать все время.
– Да, читал. Вам нужно знать, почему ваш противник сделал такой ход. Вы должны попытаться понять вашего противника.
– По-моему, как бы ни стояли черные фишки, лучшее, что я могу сделать, – это попытаться понять, когда противник их поставил. Но этого недостаточно. Надо знать приемы вашего соперника, чтобы вам не приходилось о них думать, как если бы вы прочитали его мысли и стали им.
[11] Трактат знаменитого военачальника Суньцзы, жившего в V в. до н. э.