Когда любить нельзя…
Шрифт:
Мария быстро отошла к столу. Подключив самовар, она стала вытаскивать из шкафа кофейные чашки. Расставляя их на подносе, она чувствовала спиной взгляд отца Кирилла, и не решалась повернуться.
Когда она все расставила, он сам подошел к ней и, забрав у нее поднос, понес его в гостиную.
Мария, рассеянно глядя на уже шумевший самовар, думала о том, что она, похоже, начинает по-настоящему влюбляться в этого человека.
Вернувшись на кухню, отец Кирилл подошел к пыхтевшему на столе самовару.
– Отнести его в
Та, очнувшись от своих мыслей, спохватилась:
– Отнесите, пожалуйста, самовар, а торт я сама принесу.
Вика, посмотрев на вернувшихся «какими-то не такими» Марию и отца Кирилла, сделала вывод, что между ними что-то произошло, и тут же заторопилась домой, заставив недовольного Юрия буквально проглотить кофе и кусок торта…
На пороге тот холодно пожал руку отцу Кириллу, и, чмокнув воздух в полуметре от руки Марии, вышел, не дожидаясь, пока Вика застегнет шубу, заботливо поданную ей отцом Кириллом.
Проводив гостей, Мария устало оглядела разоренный стол и принялась собирать чашки. Отец Кирилл стал помогать ей, вынося все это на кухню. В четыре руки они быстро управились.
Освободив стол, Мария отнесла скатерть в ванную, бросив ее в корзину для стирки, а потом начала мыть оставшуюся после десерта посуду.
Отец Кирилл пристроился рядом с полотенцем и вытирал за ней мокрые чашки, сразу же убирая их на полку в шкаф.
Холодильник тихо урчал, за окном почти стих городской шум, и им было настолько хорошо вдвоем, что они не решались прервать эту уютную тишину словами.
Вдруг зазвонил телефон.
Мария, быстро вытерев руки, взяла трубку.
Звонил отец.
– Что у тебя там случилось, что ты так неожиданно сорвалась? – спросил он.
– Привет, папуль! Да ничего не случилось, просто Вика решила познакомить меня с новым приятелем. А встречу хотела провести непременно у меня, в домашней обстановке, – объяснила Мария.
– Ну и как? – рассмеялся отец.
– Да ну! – отмахнулась Мария. – Такой же пижонистый, как все ее парни… И где она их выкапывает, прямо как на подбор! Я ей сказала, что в следующий раз буду знакомиться с претендентами на ее счастье только в ресторане или еще где-нибудь на нейтральной территории, а то слишком много посторонних приходит в мой дом.
– Ты, как я понимаю, там уже одна? – спросил Николай Дмитриевич. – Перемываешь посуду?
Замешкавшись, Мария почему-то солгала отцу:
– Да, одна… Но я останусь здесь на ночь, устала.
Но тот, кажется, все-таки что-то заподозрил, потому что быстро закруглил разговор:
– Ну ладно, Марусенька, спокойной ночи! Я пошел спать. Включи на ночь дополнительное отопление, обещают понижение температуры.
– Хорошо, пап, включу. Целую, спокойной ночи! – попрощалась Мария и положила трубку.
Отец Кирилл, дотирая последние чашки, посмотрел на Марию и сказал, указывая на настенные
– Пожалуй, и мне пора.
– Я никуда вас не отпущу! – объявила Мария.
Ее лицо и голос были настолько решительными, что отец Кирилл не стал ничего возражать, лишь изучающе посмотрел на нее.
– Я никуда вас не отпущу, – повторила она, отбирая у него полотенце, и, отбросив его в сторону, стремительно обняла отца Кирилла, прижимаясь лицом к его груди.
Растерявшись в первый момент, он замер, но потом попытался осторожно отстраниться от нее, но Мария с такой силой воскликнула: «Нет!», что он вновь замер в нерешительности.
– Мария, – тихо окликнул он.
Она отрицательно затрясла головой, еще сильнее прижимаясь к нему лицом.
– Машенька, – дрогнувшим голосом прошептал он, – нам нельзя этого делать…
– Да?! А кто это сказал?! – взметнулось ее сведенною болью лицо. – Почему нельзя? Почему вы должны хоронить себя?! Вы же мужчина! Вы же еще молоды! В чем-то Юрий был прав!
– Я – священник… – попытался напомнить ей отец Кирилл.
– И что? Вы боитесь, что я вас «оскверню»? Боитесь, что «погрязнете со мною в грехе»? Так я не могу осквернить вас, я – чиста! Еще ни один мужчина не прикасался ко мне!
– О Господи! Мария, что ты со мной делаешь?! Я – не толстовский отец Сергий, и увечить себя не стану. Но ты же должна понимать, что искушаешь меня!
– Поцелуйте меня, пожалуйста, – попросила его Мария и потянулась к нему.
Ее тело в ожидании прикосновения отца Кирилла затрепетало, словно туго натянутая тетива.
Отец Кирилл вздохнул, наклонился и, поцеловав Марию в лоб, отодвинулся.
– Нет!.. – простонала она. – Не так! – и уже не дожидаясь его действий, прильнула к нему всем телом и прижала свои губы к его губам.
Почувствовав, как под неопытным, но страстным натиском губ Марии его покидают остатки самообладания, отец Кирилл запротестовал, обрывая поцелуй:
– Мария, нет! Как мужчина я уже умер, не искушай меня больше!
– Нет, неправда, вы живы! А если вы собрались умирать, то пусть ваша смерть мужчины родит во мне женщину! Прошу вас, сделайте это для меня! Я никого не смогла бы попросить об этом, только вас… – билась она об него всем телом, то отстраняясь, то прижимаясь к нему и обвиваясь вокруг него лозой.
Решительно отодвинув от себя Марию, отец Кирилл молча взял ее, как маленькую, за руку и вывел из кухни.
Включив в гостиной свет, он усадил ее на диван, потом сел рядом и сказал:
– Давай поговорим!
Мария прерывисто дышала, обратив на него напряженный взгляд, в котором смешалось отчаяние и мольба.
Отец Кирилл несколько секунд пристально смотрел на нее, потом встал, выключил свет и вернулся к дивану. В незадернутые шторы тут же проник свет уличных фонарей, но лиц в полумраке было не видно, только силуэты. Так разговаривать было легче.