Когда мы были людьми (сборник)
Шрифт:
Когда они возвращались домой под руку, Сергей спросил у жены:
– А ты не заметила, княгиня, вроде бы вода из речки немного ушла? Убыла вода.
– Нет, не заметила, ваша светлость. Лотосам ведь тоже пить хочется.
И она засмеялась, чисто и звонко, как во времена школьного детства.
7
К рыбалке Козлов остыл. Она была уже ни к чему. Не ко двору княгине Ольге. Приезжал Сергей из Славянска, забрал ружье: «Ты не переживай, тильки попужаю!»
Сергей всегда разговаривал на какой-то чудной смеси.
– Перелекается Натаха! – это уже кубанский суржик.
Звонила теща, благодарила за Апухтина:
– Какой экземпляр!
Теща хотела узнать что-то большее, но Сергей увел разговор в сторону: «Как дети?»
Машка ушла на какой-то девичий фитнес.
Ему послышалось «фикнес».
Однажды Сергей размотал удочку и плюхнул поплавком рядом с разросшейся делянкой лотосов. Что-то цветение в них замерло. Прислушиваются цветочки, стоит ли выползать в этот мир. Как цыплятки.
Мимо прошел мужик в фетровой шляпе. Шумно высморкался в сторону рыбака: «Ушла рыба, в песок зарылась. Спячка у нее».
Мужик явно спятил. Буффало не впадает в летаргию. Однако не клевало. И Козлов смотал удочки. Время тянулось медленно. Тот Петр Петрович, хоть и получил коробку с «вложениями», никак не мог выправить для Козловых лицензию. «Тормозят, – вздыхал он, надувая розовые, в склеротических жилах щеки, – через неделю обещали уже конкретно. А вы пока готовьтесь».
К чему готовиться? Купили с Ольгой весельную лодку, несколько вил, лотосы цеплять. Вилы с тупыми рожками, чтобы не повредить растение. Нашли палатку, в которой можно было расположиться с индийскими цветами. Кассовый аппарат – налоговики требуют. Два калькулятора. Журналы бухгалтерского учета. Бланки товарно-транспортных. Готовы, готовы они. Давно готовы. И вот ведь свадеб к зиме больше. Молодежь высвободилась от летней одури, теперь все поголовно женятся.
Неприятно кольнуло одно. Вода из речки стала существенно убывать, обнажая в ней всякую нечисть: автомобильные покрышки, сапоги, бахилы, пластиковые бутылки, рваные женские панталоны, ровесники их семейных баулов.
Сергей заглянул в «офис» агронома Вервикишко. Тот любовался двумя алюминиевыми кастрюлями-выварками, которые утром приволокли два бомжа.
– Представляешшшшь, – шипел Вервикишко, – они счас на рынке – тыща рублей штука. А я им обоим бутылку смаги сунул. Да пожалел, банку горошка еще на закусь, пусть попердывают на всю округу.
– Слыш, Сань, а речка-то наша мелеет?
– Какая речка?
– Канал БК-313. Ясно какая.
Вервикишко задумался. Покусал фалангу указательного пальца.
– Естественно! Мелеет. Положено мелеть. Рис-то убрали? Убрали! Воду спустили? Спустили. По закону. Воду спустили? Она и ушла.
Вервикишко не забыл об агрономии, опять стал мучить Сергея лекцией о периоде вегетации и молочно-восковой спелости ценной крупяной культуры. Он поглядывал на свои кастрюли и распекался все больше, пока эта баланда окончательно не надоела Козлову и тот начал шаркать и топать ногами. Как петух.
Он верил в научные слова бывшего агронома, и все же какой-то червяк внутри его точил, сосал то ли в животе, то ли под ложечкой. Вот ведь пропали окончательно американские бычки. Раньше такого
Листы лотоса уже касались берегов. Но на сушу они не выползали, а тянулись лентой вдоль БК-313. И вьющиеся эти растения, лианы, пока не давали никаких цветов, хоть и заполнили весь арендный участок Козловых. Сергей попробовал постучать по тугим листам вилами с набалдашниками. Зеленый пласт пружинил и отдавал свою силу в черенок. Сушил руки. Сухой этот черен как-то неестественно звенел, гудел даже. И в гуде слышалась нутряная тоска.
«Нет, – уговаривал себя Козлов, – это осень, тоска, рисовая система отдыхает. Бакланы улетели к морю. Скоро откроется охота. А ружья? В Славянске «ружо». Но куда уходит вода? Берега стали совсем темными, костлявые ребра сцепок. Такое впечатление, словно вспороли черную тушу дракона и выставили его на осеннее солнце. Сохни, зараза!»
Жена – с пончиками:
– Чем прихлебывать будешь? Компотом, каркаде?
«Карга где?» послышалось Сергею. Сирийскую розу Козлов пил от давления. И он спросил тогда: «А у нас водка есть?»
Ольга кивнула.
– Плесни, старушка!
Она вынула бутылку из холодильника. Буль. И еще раз буль.
– За успех.
– За него.
– За позу лотоса?!
Ему показалось «прозу лотоса».
– За город-герой Новороссийск!
– При чем здесь сивая лошадь?
– Просто. Для патриотизма.
Княгиня была патриоткой.
– Не грусти, Сержик, будет еще небо в алмазах.
– В сапфирах и гиацинтах. Буль-буль. Будет.
– По капельке.
– Жутко как-то.
– А чего это речка сохнет?
– Лотосы воду высасывают.
Он сказал это внезапно. И вдруг сам понял. Это верно. Это чистая правда. Злосчастные цветы скоро изведут всю речку. Это раковая опухоль речки. Метастазы разрастаются. Ей пришел кирдык. По-татарски это слово означает «конец».
Они выпили еще. Потом обнялись. Потом заплакали оба. Потом стали звонить в Борисоглебск, «детям».
– Где Маша?
– На парашютной секции.
Ах, Машка-Машка, совсем забросили ребенка. Надо бы ей сотовый телефон купить. Какая она теперь? Выросла, кажется. А мы тут за лотосами гоняемся. За богатством.
– Мам, какая она?
– Хмм, две руки, две ноги.
– Серый, а может, опять в учителя податься? Вон Ожегов стоит, ждет, когда решусь.
– А мне рыбачить?..
Но тут он вспомнил, что вода уходит. И в ней совсем нет никакой рыбы. А раньше шаранчики водились.
Тут к Козловым постучали. В окно. Серебряная сигара сияла у калитки. Серега из Славянска. Он привез букетик кремового цвета орхидей, бутылку перцовки и несколько яблок из «Сада-гиганта». Семиренку.
– Бачу, река-то ваша того… А я к вам с радостной вестью. К тебе, Сергеич. Во, держи свое ружо. Охота ведь открылась. На зайца. А ты без ружа. Пугнул я Натаху, обкакалась. Теперь, наоборот, в «Магните» перебор. Гляжу на чек. Обязательно рубль, а то и два сверху кинет. Ко мне думает переезжать, чего мне бобылем-то куковать. Меду вон три фляги. И меду я вам привез.