Когда нам семнадцать
Шрифт:
Прошло часа полтора.
— Хватит, — сказала Юлька, вытирая со лба капельки пота. — Руки устали… — Выключив станок, она посмотрела на свои тонкие, темные от наждачной пыли пальцы.
— А у тебя они быстрые, — сказал Андрей. — Если в день по часу так — через месяц научишься.
Юлька спрятала руки за спину.
— Спасибо, Андрей, — тихо ответила она.
…Оставаться после смены у Юльки вошло в привычку. Укрепив в патроне «семерки» стальную болванку, она тотчас отправлялась к наждачному кругу и принималась готовить резцы: проходные, отрезные, галтельные… Затем принималась обтачивать болванку. По едва
Как-то Пашка с Жоркой, проходя мимо заточной, заметили там Юльку.
— Смотри-ка, наша малявка хочет взрослой рыбой стать, — сказал Пашка.
Подошли Зинка и Цыганков.
Цыганков иронически сказал что-то.
— Вы думаете, она из-за резцов остается? — вмешалась Зинка.
Юлька вспыхнула, но промолчала и только еще ниже склонилась к станку.
— Ну уж, с больной головы на здоровую, — вступился Жорка. — А кто Андрея в кино вчера приглашал?
— Ну и что ж, он ведь не отказался, — с легким вызовом ответила Зинка.
Жорка многозначительно переглянулся с Пашкой. Зинка усмехнулась:
— Ты, Куракин, опять сегодня только в обед бирку повесил! Запишу прогул, будешь знать!
— Зиночка! В последний раз, — приложил руку к сердцу Пашка. Но Зинка уже не слушала его. Постукивая каблучками, она направилась в подъемочный цех.
— Вот цыпа-дрипа, — рассмеялся Пашка. — Своего добьется, оторви мне голову! — Он даже присвистнул, а Юлька подумала: «Неужели Андрею нравится она — эта нахальная, раскрашенная?» Она не раз видела Зинку с Андреем в кино и на танцах. Тут же отмахнулась: «А… какое мне дело». В руках у нее был резец — черный, продолговатый, с неровными краями. Этим резцом Юльке предстояло обрабатывать завтра еще один клапан. Она нарочно отложила резец на вечер, чтобы остаться вот так, сама с собой.
Зажмурив глаза, она попыталась представить грани заточенного резца. Они должны быть ровными, очень ровными.
Гудящий круг, заключенный в железный кожух, вдруг показался ей смерчем. В одно мгновение он мог слизнуть с резца драгоценную пластинку победита, тогда как требовалось снять тончайшую пленку. Но теперь-то Юлька уже знала, как ей поступить…
…Когда она выключила токарный станок и, взявшись за готовую, еще теплую деталь, осмотрелась, то увидела, что в цехе она одна, совсем одна.
4
В девятом часу она вышла из ворот депо. На улице было темно. Эта вечерняя темнота была особенной — прозрачной и глубокой.
Щебенчатая дорога с редкими тополями по краям и нитями железнодорожных путей по левую сторону просматривалась далеко вперед, до самого перекрестка, над которым красной капелькой повис светофор.
Тут к ногам Юльки что-то упало и с легким хрустом разбилось о камни. Сосулька… Мокрая, не сумевшая удержаться под крышей. Юлька стряхнула с чулок ледяные крошки. Вот так неожиданно, внезапно, пока она убирала свою «семерку», мыла под краном руки, пока медленно брела по просторным цехам депо к выходу, пришла весна.
Только сейчас Юлька поняла,
Юлька не заметила, как оказалась на перекрестке. Влево и вправо от него разлеталось шоссе. Днем оно всегда забито машинами, а сейчас пустынно. Гладкий асфальт местами еще не просох от недавно выпавшего дождя и влажно блестел. Шоссе убегало к городу. Громадный, размахнувший огни на полгоризонта, он своим заревом словно приподымал небо.
На большой скорости прошел наполненный светом автобус с немногими пассажирами.
Юлька знала, что в городе шоссе растворится в десятках асфальтовых речек и ручейков, а дальше дороги нет, там Амур. Но ей так захотелось, чтобы шоссе никогда не обрывалось, что даже показалось, будто она видит его и над могучей рекой и дальше, летящим через степи и Забайкальские горы, о которых совсем недавно говорили на уроке географии.
Юлька оглянулась на Хасановку, мимо которой только что прошла. Среди огней слободки светилась квадратами окон школа. Ее, Юлькина, школа, где сейчас, наверное, шел уже третий урок. Она не собиралась сегодня идти туда — днем было столько работы, что даже на мысли о школе не хватило сил.
Конечно, Жорка Бармашов прицепится, если узнает, что она пропустила еще пять уроков. На этот счет у него есть поручение секретаря комсомольского комитета Сени Лебедева. Да что Сеня Лебедев!..
После истории с фотографией Юлька старалась не замечать Жорку Бармашова. Но вскоре все забылось: на простодушного Жорку долго сердиться нельзя. Он был всего на год старше Юльки и учился в десятом классе. В неизменной вельветовой куртке с застежкой «молния», вечно взъерошенный, он был всегда чем-нибудь занят: выпускал «Горячую промывку», следил за доской Почета, подкрашивал бронзой рамки с фотографиями передовиков. Он не расставался с ФЭДом, и его прозвали Жоркой-корреспондентом.
Юлька немного постояла, раздумывая, и пошла обратно.
Освещенные окна школьного здания деловито и строго глядели в ночь. В окне нижнего этажа Юлька увидела Бондаренко. Бригадир ремонтников сидел ссутулившись над партой. Большой, с тугой бычьей шеей, с багровым лицом и седеющей щетиной на висках и подбородке, он всегда с трудом влезал на свое место. Сколько раз Юлька была на занятиях и все не могла привыкнуть к тому, что за школьными партами сидели взрослые люди…
Школьный коридор и каменная лестница на второй этаж осторожно и чутко повторили ее шаги. Она взглянула на школьные часы — заканчивался третий урок. Это должна быть алгебра… контрольная.
Юлька остановилась у двери, за которой слышался густой бас математика. Снова все стихло.
Без единой книжки и тетради, не имея с собой даже карандаша, стояла она и ждала, когда кончится урок. Первый порыв, приведший ее сюда, схлынул, она начинала испытывать неловкость и беспокойство, и ее старенькое бобриковое пальтишко, казавшееся на улице даже чересчур легким, мешало ей. Мешали руки — сбитые, с затвердевшей на пальцах кожей, темные от металлической пыли, с обломанными ногтями. Всего лишь час назад этими руками она сделала самое трудное — заточила недоступный ей прежде резец. А еще раньше эти руки держал в своих твердых шершавых ладонях Андрей…