Когда наша не попадала
Шрифт:
Спесь только махнул рукой.
– В акияне бывает всё, и я ничему не удивляюсь, даже такому чуду. Это в быличке написать, так сразу прибегут и хулить начнут, как они говорят-то? Вот забыл, слово-то ненашенское…
– А кто они?
– Ну, племя такое дикое, критегами зовутся, они сами себя вообще непонятно обзывают – «заклепочники». А, вспомнил их боевой клич – «рояль»! Ты, Иван, у нас за летопись ответствен, так что запомни слово. Как услышишь, так бей без жалости и насмерть, потому что энти дикари всю культуру погубят на корню. Быличка без выдумки, как свадьба без жениха!
Ладья тем временем прекратила свой бег и закачалась на волнах, ожидая встречных. Когда морок развеялся, волны были моментально приглажены совместным
– Синдбад!!!
– Спесь!!!
– Говорил же я тебе, что этого бродягу встретим! – Геллер от души попотчевал воспитанника между лопаток, и пока тот пытался вдохнуть, радостно продолжил: – Это же, Синдбад-мореход, и кровь у него соленая, а душа нараспашку! Лисовин! Тащи склянки, все побьём!
Ладья и, как назвал его Эйрик, самбук Синдбада стояли борт о борт, а на палубах радостно обнимались после долгой разлуки друзья. И пусть у смуглых мореходов не росли окладистые бороды, и пусть не сверкали выпуклые глаза у коренастых мужиков, кровь была одна, красная и горячая. Так какая разница, кому молится твой друг и на каком языке он говорит? – в беде поможет, радость разделит. В море все равны, а кто не согласен, пусть плывёт до ближайшей земли, которая под днищем. Прошли первые минуты, и разговор повели наибольшие люди, капитаны. Ивана тоже пригласили, чтобы познакомить с коллегой.
– Абу-Симбел, – старичок в белом когда-то одеянии и с навороченной чалмой на голове поклонился и чуть было не упал. Привычный Синдбад ловко подхватил его и оправдывающе сказал отшатнувшемуся от густого перегара волхву:
– Устал наш маг, сколько времени без передыху приманку творил. Проводи его на корму, пусть отдохнёт.
Оказав первую помощь страждущему, то есть отведя его под навес рядом с торчащими по бортам рулевыми вёслами, Ваня вернулся к капитанам и робко поинтересовался:
– А что это, ваш маг нетрезвый, что ли?
– А каким же ему быть, с таким именем? Его и так хмелит, наливать не надо. Но маг сильный, талант не пропьешь! Когда поняли, что это чудо в перьях на наш корабль внимания не обращает, то создал он эту нелепицу. Повезло, среди волн подобрали картинку, вот, посмотрите.
Мореход протянул Спесю яркую картинку, Федорович кинул взгляд, хмыкнул и передал рисунок волхву. Тот внимательно стал рассматривать невесомый листок странного материала. Кораблик, ни в какие моря не годный, он узнал сразу, а вот мужик на переднем плане был ему незнаком. В одних штанах, с бугрящимися мускулами и совершенно идиотскими усиками «скобочкой», герой скалился в людоедской улыбке, сверкая невообразимым количеством зубов. Одной рукой он вцепился в верёвку, а во второй держал острую саблю. Листок немного покоробился от пребывания в воде, но чёрные значки на обороте были различимы.
– Прочитать сможешь? – поинтересовался Спесь Федорович.
– Так, атаман… – растерялся Иван, – это те же значки, по крайней мере, похожие, что у каптри были. Не вижу я ничего знакомого.
– Абу-Симбел тоже не смог, – подтвердил Синдбад.
– А надо, – задумчиво сказал Кудаглядов. – Чует мое сердце, что надо. Время у нас ещё есть, пернатые не летают, так что бери листок и срочно учись. Мы подождём, склянки ещё небитые есть.
Ивану снился сон, в котором чёрточки-резы, изгибаясь, как рыболовные крючки, собирались в странные знаки и становились буквами. Буквы сбегались в слова, слова становились предложениями, а предложения строились в текст. Некоторые, наиболее слабые, резы вообще измельчали в запятые и точки. Они расползались по тексту, повинуясь изуверским законам, и выделяли, отбивали и вообще творили страшное колдовство. В голову волхва стали пробираться запретные знания о «глаголах», «подлежащих» и неумолимом «синтаксисе», но тут его, немилосердно тряся, разбудили:
– Вставай, паря. Надо листок вернуть. Небо темнеет.
Тряся головой, чтобы избавиться от кошмара, Иван вскочил и протянул лист глядящему на небо
– Спасибо, капитан.
– Хоп! – хлопнул его по руке мореход. – Ну, друзья, пожелайте нам удачи! Кажется, летит, красотка.
Самбук отчалил от ладьи и, набирая скорость, устремился за вновь возникшим призраком. Спесь Федорович приказал приготовиться грести – вдруг помощь потребуется. Но ничего не потребовалось. Странная туча, приблизившись, превратилась в огромную птицу, которая, сделав несколько кругов над странным корабликом, вдруг спикировала, выпустив сверкающие на солнце, когти. «Черной молнии подобен…» – всплыли непонятные слова в голове волхва. А «чёрная молния» с оглушительным карканьем влетела в морок и подняла огромный фонтан. Карканье сменилось бульканьем, но маг, хоть и Абу-Симбел, промашки не дал. Несколько взмахов руками, выкрики на непонятном языке – и кораблик с картинки превратился в сеть, которую тут же стали тянуть смуглые матросы. Колдовство продолжало действовать, и сеть вместе с добычей уменьшалась в размерах. Когда добычу подтянули к самбуку, Абу-Симбел, удерживаемый Синдбадом, вытащил сеточку одной рукой. Посаженная в клетку птичка, отличающаяся от обычной вороны только сверкающими клювом и когтями, хрипло разорялась почем зря, но было уже поздно. Подняв яркие полотнища флагов и выгоревшие паруса, самбук увеличил скорость и пошёл домой, где и, главное, когда тот дом ни находился бы. Спесь Федорович помахал вослед кораблику и меланхолично заметил:
– Ну вот, повезло ребятам, а у нас ещё всё впереди.
– Так что же, – разочарованно спросил Иван, – всё так буднично кончилось, какая же это сказка?
– Это не сказка, – веско ответил атаман. – Сказкой птица Рух была, когда вернувшиеся из дальних странствий путники рассказывали о своих страхах в дальних странах. И детвора с горящими глазами, и девушки, затаив дыхание, слушали о героизме, о победах и мечтали – кто о странствиях, кто о счастливой жизни. А когда это пернатое решило стать явью… Тут всё и кончилось. Мир сможет прожить без летающих ужасов, питающихся слонами и кораблями. Пусть радуется, что не бревном из катапульты попотчевали. Ты лучше расскажи о своих успехах. Что-нибудь понял из этой картинки?
Волхв расхохотался:
– Атаман! Ты не поверишь, но на этой картинке – а она явно из времени каптри – написано о нашем друге Синдбаде!
– Да ты что?!
– Точно, точно. И тот идиот, который на картинке, – это и есть Синдбад. В их представлении.
– О времена, о нравы! – схватился за голову Кудаглядов. – Куда катится мир? Как представлю себе, что о нас напишут, так сразу хочется днище ладьи прорубить! Опять туман, опять куда-нибудь влипнем…
– Не влипнем, а гордо войдём. Иван!
– Туточки, батька.
– Историю пишешь?
– Конечно.
– Ну, так вот, тот, кто пишет историю, в неё не влипает, – и, повернувшись к Грицю, атаман горестно вопросил: – Куда ты завёл нас, сусанин-герой?
Меньше всего кормчий любил разные истории, поэтому ответил он вопреки всяким канонам:
– Туда, где нужна наша помощь. Не знаю, когда, но мы тут нужны.
– Чип и Дейл спешат на помощь, – констатировал Спесь Федорович, но тут же взвыл посильнее нимитца, – Ива-а-ан!!!
Волхв дернулся и поставил жирную кляксу.
– Скажи мне кудесник, любимец богов… Вот, опять! Куда мои мысли подевались? В голове одна окрошка и песенка какая-то… «Вла-а-адимирский це-е-ентрал…»
Атаман прохрипел последнюю фразу не своим голосом и ошеломленно огляделся. Лисовин отреагировал первым и, топоча ножищами, скрылся под палубой.
– Туман, Спесь Федорович. Это всё от тумана, много в нём времён намешано, вот и пробивается, на самого чуткого.
Из люка вылез Лисовин, держа в руке знакомый Ивану ковшик. На кончике уса предательски сверкнула капля, но на скорбное лицо кухаря никто не смотрел. Под пристальными взглядами команды ковшик прошествовал к атаману и перешёл в его руки.