Когда настанет время возмездия
Шрифт:
— Прости, — шепчу я, с трудом проталкивая слова через эмоции, сжавшие горло.
Но Алек упёрто и резко качает головой.
— Нет, — он всё ещё качает головой, — даже не смей думать, что это — конец. Я вытащу тебя отсюда во чтобы то ни стало.
Я вновь едва-едва удерживаюсь, чтобы не зареветь. Не могу, мне так страшно, что Алека сломает это. Внезапно я так сильно ненавижу себя, что не боролась усердней. Что сдалась. Что уступила…
Я вновь и вновь повторяю.
— Прости. Прости меня, Алек, я так…
— Т-шшш, — останавливает
Его пальцы дотрагиваются до моей скулы. Совсем робко и осторожно. Но это так сильно. Так трепетно, что я снова и снова распадаюсь на части, ощущая, как вся дрожь мгновенно уходит из тела, разгоняемая теплом его прикосновения. Я вижу только его карие, прекрасные глаза, в которых горят миллион душераздирающих эмоций.
— Не надо просить прощения, принцесса, — говорит он тихо и хрипло, явно пытаясь скрыть ломоту голоса, сделав его спокойным и решительным, словно всё и вправду хорошо.
Алек такой Алек — всегда выше и сильнее всех обстоятельств. Несгибаемый, не признающий, что выхода нет. И он доказывает это снова и снова.
— Я открою эту чёртову дверь. Верь мне.
И я верю, вот только…
— Нельзя, Алек, — в сердцах выдаю я, вспоминая, зачем вообще всё это было задумано.
Монстры Виктора… они вырвутся. Не сегодня, не завтра, но рано или поздно они сделают это. И это если не прогремит взрыв, а если всё же прогремит, то некоторые могут уцелеть. Крышка люка будет разрушена, а значит ничего уже не удержит их. Вместо того, чтобы открыть эту дверь, Алек должен запечатать её навсегда.
— Ты должен уходить, — начинаю тараторить, заведённая собственными опасениями. — Алек…
Но он словно не слышит меня. Возможно воспринимает мои слова за беспокойство о нём, потому что он всего лишь бросает на меня один предостерегающий, грозный взгляд, как булто говоря мне, чтобы я не вздумала нести чепуху, но я всё пытаюсь вставить слово, когда он встаёт в полный рост, чтобы осмотреть дверь.
— Алек, послушай, — вновь прошу, чуть ли не хныча, как маленький ребёнок, выпрашивающий внимания.
Но всё зря, Алек не хочет меня слышать. Он кладёт руки на дверь и со всей силы пытается её отодвинуть обратно. Дверь хоть и стеклянная, но она даже и не думает двигаться, хотя я вижу, что Алек старается изо всех сил, выкладываясь по полной. Он словно борется с чем-то совершенно ему неподвластным, с каждой секундой раздражаясь всё больше и больше.
— Алек…
Я вздрагиваю, когда он со всей дури пинает стекло. В нём столько ярости, что его глаза горят неистово жёлтым светом, на который больно смотреть. Я жмурюсь и вновь зову его, Алек чертовски упрямится, хотя и выражает свою злость только на дверь. Он глубоко вдыхает и вновь берётся за дело, и тут дверь вздрагивает. Не отъезжает обратно, не двигается, но даёт слабину, подсказывая Алеку, что открыть её всё-таки будет возможно.
Я не знаю, что мне делать.
Я так устала и запуталась, что не знаю,
Алек присаживается возле меня.
— Мне надо, чтобы ты немного отодвинулась, принцесса, — просит Алек нежным и очень мягким голосом, словно разговаривает с ребёнком.
Возможно, именно сейчас я им и являюсь, потому что в мыслях один раздор и истерика. Мне хочется плакать, хочется, чтобы всё это закончилось. Я начинаю качать головой.
— Давай, принцесса, — настаивает Алек, добавляя в голос напористость, — тебе надо постараться чуть-чуть, чтобы я смог встать поудобнее, и попробовать её снова открыть.
— Нельзя, — прошу, едва не плача.
Сама не понимаю, почему меня это так пугает, но я так устала от смертей, что не могу вынести мысли, что из-за меня может погибнуть кто-то ещё.
Но Алек как всегда непреклонен, хотя это совсем другой вид упрямства. Он не касается его твердолобости. Эта боль в его глазах, когда уже он чётко качает головой. Мне кажется, что моё сердце может разорваться только от одной мысли, что он сейчас испытывает.
Слёзы таки прорываются на мои глаза. Поджимаю губы, а сама едва проглатываю ком, ощущая, как в онемевшей груди всё сжимается. И всё же я предпринимаю попытку его остановить.
— Нельзя открывать эту дверь, Алек, — вновь прошу я, — это опасно, могут…
— Мне плевать, — цедит он сквозь зубы.
И взгляд — яркий, полыхающий и такой яростный — полнится безумной непоколебимостью.
— Мне плевать на всех, принцесса, — ещё жёстче говорит он. — Я уже говорил тебе: я не герой, а конченный эгоист. Пусть этот мир сгорит дотла в адском пламени, если в нём не будет тебя, Лена…
— Он теряет всё значение, — заканчиваю я за него, помня, словно это было только минуту назад, что я испытала в тот самый раз, когда не просто услышала от него эти слова, а увидела их в его глазах.
Алек не отступит.
Он не оставит меня здесь одну, а если не заберёт меня, то…
Вот когда я понимаю, что мне ещё есть, за что бороться.
Поджав губы, я много-много раз киваю, пытаясь спрятать скатывающиеся слёзы и, приложив с десяток усилий, чуть отодвигаюсь, чтобы Алеку было удобно просунуть ногу для опоры.
— Сколько осталось времени? — спрашивает он, когда вновь встаёт и начинает давить на дверь.
Но вопрос неожиданно становится для меня слишком сложным. Я слышала его слова, вот только…
— Принцесса, — зовёт меня Алек.
Мне приходится поднять на него взгляд. С трудом, а от движения головы, затылок начинает ломить. Он почему-то останавливается, глядя на меня сверху-вниз. В его беспокойных глазах настороженность.
— Сколько у нас осталось времени, — с нажимом спрашивает Алек.
И тут я понимаю, что он делает. Заставляет меня думать. Как и я Елая совсем недавно. Тогда он продержался еще пару минут. Это значит?..
— Минуты три приблизительно, — собравшись говорю я.