Когда настанет время возмездия

Ирсс Ирина

— Спасибо, Несс, — отвечаю едва слышно и практически на автомате, даже сама не догадываясь, за что именно благодарю её.

За переживания? Или что напомнила мне о том, что я не зря пережила те недели у Виктора?

Несс отмахивается, но в её всегда добрых, нежно-голубых глазах вижу промелькнувшее искреннее понимание, когда она с улыбкой выпрямляется, отдаляясь от меня, словно могла почувствовать, как мне внезапно понадобилось пространство.

Алек тут же освобождает стул, уступая ей место, а я с лёгким чувством дискомфорта обвожу взором всех остальных. И даже с лица Николь на удивление на короткое время сходит неприязнь, которую она питает ко мне. Дамьяна замечаю последним, он

так и остаётся стоять в дверном проёме, когда Алек присоединяется к нему, облокотившись плечом о стену. Он мне тоже улыбается, молчаливо выражая согласие со всеми словами Несс, и мне снова становится как-то некомфортно. Особенно перед ним: сейчас в его внешнем виде не имеется и намёка, что практически неделю назад он получил пулю, когда они спасали меня, но я то знаю, что ни один из них не должен был так рисковать собой, как Дамьян.

Разве я заслуживаю этого?

Я не могу на это ответить. Могу лишь сказать, что я бы не хотела, чтобы хоть кто-то когда-либо страдал из-за меня. И тут же задумываюсь о том, имеем ли мы право втягивать в назревающую войну остальных? Мои мотивы понятны, они проще простых — я хочу перестать бояться, хочу, чтобы Виктор исчез. Алек желает отмщение и также, как и я, хочет, чтобы это имя не мешало нам жить так, как пожелается. Ну и Елай, — главный желающий пробраться на базу Виктора, — он тоже хочет отомстить. Возможно у него имеются ещё причины, о которых он упоминал только вскользь, но в любом случае, хотя бы он знает, за что собирается бороться. А остальные?

Мне чертовски совестно, что остальные даже не совсем понимают, за что они собираются сражаться. А ещё Николь… Вот, чью роль я не понимаю во всём этом, потому что она с участливым видом следит за парнями, по-видимому вникая в их разговор, когда Алек начинает вкратце рассказывать суть плана, хотя ничего особенного так и не говорит. Все основное они собираются обсуждать, когда к нам присоединится Елай. Ни Алек, ни Марко, ни Никола не отрицают больше, что Елай нам нужен. Это странно, и, возможно, я чего-то не знаю.

— Как бы мне ни хотелось этого признавать, но он продумывал план по уничтожению Виктора намного дольше, а значит, он может предложить что-то действительно полезное, — отвечает Алек, когда я, выйдя на улицу, спрашиваю его про Елая и почему как такового разговора не случилось. — Просто мы должны были обсудить вариант запасного плана, который будем придумывать параллельно основному, на всякий случай, если он всё же окажется не тем, за кого себя выдаёт.

Елай и так не тот, за кого себя выдаёт, это я знаю на подсознательном уровне, но Алеку не говорю. Это не тот вид секрета, о котором говорит Алек. Ухожу с головой в это непонятное предчувствие, пытаясь хотя бы предположить с чем связаны мои ощущения, но все попытки тщетны и глупы.

— Ники — это яблоко раздора, принцесса, — внезапно заговаривает Алек, когда мы почти оказываемся у крыльца.

Я с непониманием оборачиваюсь к нему и только спустя пару секунд осознаю, что он, по-видимому, думает, что мой отрешённый вид из-за обиды. Спешу ему что-то ответить, но нежное, почти осторожное прикосновение его тёплых пальцев к замёрзшим моим, проносящееся мурашками по спине, сбивает все мысли. Алек берёт мои пальцы в свою руку и смотрит на них так, словно ему неудобно глядеть в глаза.

— Это вся её суть, хотя и не могу сказать, что она это делает специально, просто она не любит скуку, всегда плетёт интриги и любит сталкивать участников её веселья лбами.

Алек оправдывается за неё?

Не могу воздержаться от язвительного комментария.

— Однако, это не смущало тебя несколько лет, когда ты был с ней.

Когда Алек поднимет на меня взгляд,

по нему видно, что он ожидал от меня этого удара, но всё равно морщится, словно удар пришёлся болезненный.

— Ники… — он вздыхает, качая головой и смотря куда-то вверх надо мной, словно там написаны варианты слов, которыми сможет выразиться. — Ники просто своего рода друг, принцесса. Тут нет смысла ревновать.

Странно, но до этого момента я вообще не злилась, а теперь? Друг? В настоящем времени? Меня охватывает недоумение и лёгкое, нервирующее раздражение. Он даже не пробует что-то объяснить, а нагло уходит совсем в другую степь разговора.

Я бросаю самое что ни на есть ревнивое обвинение.

— «Просто» друзья не спят друг с другом, Алек, подыщи более правильное название вашим отношениям.

Я специально делаю акцент на настоящем времени, уповая, что Алек расслышит его в моих словах, и отворачиваюсь от него, удивительно легко освобождая свою руку, которую он практически перестал держать, больше сосредотачиваясь на сказанном и интонации, которой всё произнесла. Затылком я так и продолжаю ощущать его взгляд на себе, пока прокладываю путь до входной двери.

— Ты всё-таки ревнуешь, — не вопрос, но звучит удивлённо.

Алек так и остаётся на месте. И его взгляд… он так ярко ощущается на коже, словно в затылок попала стрела с привязанной нитью, которая натягивается и натягивается с каждым моим следующим шагом.

Я фыркаю, надеясь, что это звучит достаточно громко, чтобы донеслось до его сверхъестественного слуха. И это работает, Алек начинает наконец идти за мной, как раз вовремя, чтобы не разрушить весь мой напыщенный образ, когда бы мне пришлось просить его дать ключи, чтобы открыть дом. Специально замедляюсь, неспешно поднимаясь по ступенькам, чтобы он со мной сравнялся. Алек всё ещё поглядывает на меня, но уже не ожидающе, а больше заинтересованно, пытаясь разгадать, о чём я могу думать. Когда он открывает дверь и пропускает меня внутрь, с сожалением отмечаю, что в доме стоит ощутимая прохлада, создающая впечатление, что дом пустовал не несколько дней, а не один месяц. Мне сразу хочется включить свет и найти какой-нибудь свитер, разогреть чайник и закутаться в плед, но самое лучшее — обнять под этим пледом Алека, забраться под его руку и прижаться так плотно, что станет в один миг тепло и уютно. Но… пока осуществимо только включить свет и отправиться, не снимая куртки в кухню, чтобы налить воды в чайник и поставить его греться.

Алек по-прежнему молчит, стоит в дверном проёме кухни и, скрестив руки на груди, наблюдает за моими действиями. На его лице красуется знакомая самонадеянная ухмылка, которую не видела очень давно. Однако моя реакция на неё не изменилась — я хочу стереть её кулаком. И она нервирует меня, нервирует, нервирует…

— Да, я ревную! — не выдержав, выпаливаю я, резко разворачиваясь и складывая на груди руки. Но если у Алека они там покоятся для удобства, то у меня только для ограждения и защиты, что тоже злит меня, потому что на его фоне я выгляжу неуверенной и беснующейся. — Доволен?

Алек имеет наглость самодовольно кивнуть.

— Ещё как! Не всё же мои нервы проверять на прочность.

Я разве что не ахаю вслух, хотя округлившиеся от такого нахальства глаза и так красноречивей некуда. Демонстрационно разворачиваюсь обратно, запальчиво и шумно доставая из ящика две кружки.

— Смотри как бы мои истончившиеся нервы не дали слабину, а на твоём прекрасном лице не остался след от результата проверки.

Теперь Алек смеётся в голос, а меня буквально перетряхивает. Ещё до того, как его руки обхватывают мою талию, я чувствую спиной тепло от его приблизившегося тела, что мгновенно отзывается предвкушающей дрожью.