Когда настанет время возмездия
Шрифт:
На этом моменте я забываю, что ещё минуту назад моё сердце порхало от счастья, оно с досадой сжимается, хотя и вижу, что Алек вполне буднично может говорить об этом.
— И вот тут то она и заслуживает уважения, — продолжает он, и я с недоумением выгибаю бровь. Похоже, у нас разные представления о уважении. Однако следом он поясняет свои выводы. — Сама подумай, она умна, расчётлива и холоднокровна. Каждый её ход взвешен и продуман. Она не делает ошибок, а если и делает, всё равно обращает их в свою выгоду. София единственная старейшина женщина на сегодняшний день, и она без заминки уничтожила своего мужа, когда он попытался устроить переворот, чтобы занять её место.
Он заканчивает говорить и отворачивается обратно к дороге, а я некоторое время молчу, не спеша соглашаться с ним. Бесцельно смотрю в лобовое стекло и думаю о том, что однажды стала свидетельницей разговора Несс и Софии. И Алек не совсем прав, называя это всего лишь промахом. София так отчаянно старалась сделать из дочери свою копию, что вышло всё с точности наоборот. Несс стала её полной противоположностью, желающей бежать от неё подальше и проводить время с теми, кто нарушает все правила.
— Нет, Алек, София точно не вызывает уважения, — говорю после недолгого молчания. — Она вызывает лишь жалость. Даже собственная дочь не желает проводить с ней время.
На это Алеку нечем возразить. Он бросает на меня лишь короткий взгляд, а затем ведёт машину несколько минут, о чем-то размышляя.
— В её мире чувства не играют абсолютно никакой роли, — его голос какой-то отрешенный, словно сам Алек находится далеко от настоящего момента. — Софии куда важнее получить от Несс повиновения и признания, нежели её любовь. Поверь, она вряд ли будет страдать, что дочь не спешит присоединиться к ней за завтраком или ужином. Куда сильнее по ней ударяет, что Несс выбрала неравного себе в пару. — Алек снова смотрит на меня, будто что-то хочет донести следующими словами. — София не та, кто будет беспокоиться о благополучии своей дочери.
Слышу, как неосознанно скрипнули мои зубы. Я даже не поняла, когда успела сжать до такой степени челюсти, стараясь сдержать собственные эмоции. Я не хочу злиться на Алека, что он не упустил момент напомнить мне о моей матери, намекнув, что видит в её поступках заботу и беспокойство. Но я злюсь, и чтобы не дать разыграться этому сильному и яркому чувству, вызванному отнюдь не его словами, стараюсь переключиться обратно на тему Софии.
И снова возвращаюсь к главному.
— Значит, мы собираемся обмануть совет через Софию? — вопрос ещё даже не успевает вырваться в воздух, когда у меня назревает ответ. — Она нам не поверит, после стольких дней молчания.
Алек тоже так думает, поэтому кивает. Слава богу, при этом он не заостряет внимание на том, что я улизнула от разговора.
— Нет, не поверит, — говорит он ещё более уверенней, — но и не подставит под сомнение свою власть, а для этого ей надо будет что-то дать совету. Этого времени нам хватит, чтобы разобраться с Орденом. Большего нам пока и не надо.
Я знаю, что в голове Алек держит намного больше, чем озвучивает вслух, но не пристаю к нему с расспросами. Мне достаточно мысли, что у него уже есть план. За разговорами я не сразу замечаю, что скорость постепенно сбавляется, пока не вижу съезд на лесную
— Я не уверена, что мы действительно готовы вступать в такую серьёзную игру, — признаюсь Алеку, пока мы ещё наедине и можем проявить сомнение.
А ещё меня не отпускает волнение, что наше время — действительно наше время — заканчивается.
Алек кидает в мою сторону мрачный взгляд, в карих глазах озадаченность, словно мы думаем с ним об одном и том же. Следующие полторы минуты он остаётся таким же хмурым, медленно и аккуратно объезжая все впадины и возвышенности, и только заехав в пределы загородного комплекса, он говорит:
— Самая большая ошибка, которую мы могли бы допустить — это подумать, что у нас действительно всё получится.
Алек останавливает машину, и наши взгляды пересекаются, но мы молчим. По его глазам знаю, что он хочет взять с меня миллион обещаний, как и я с него. Первое — не делать глупостей, но разве это будет правдой? Ложь, приправленная вкусом надежды: мы оба понимаем, что так или иначе без ошибок не обойдёмся.
Алек пожимает плечом так, словно мы действительно понимаем друг друга.
— На этот раз вместе, — говорит он, беря мою руку в свои ладони, и мы оба смотрим на наши сцепленные пальцы. Удивительно, но так становится всё проще, даже возможность неудачи. — Если облажаемся, значит стратеги из нас — так себе.
Из меня вырывается смешок, даже вечер за стеклами машины становится ярче, когда смотрю в глаза глубже самого океана, полные нежности и невероятной значимости.
— Нет, Алек, если облажаемся, стратегом плохим будешь только ты, потому что ты всё равно всё сделаешь по своему.
Он прищуривается, стараясь передать укор, но мягкая улыбка на губах предательски срывает весь его образ.
— Коварная, но ты слишком хорошо меня знаешь, — бросает он тягучей интонацией и одним плавным движением выбирается из машины, показывая мне, что сколько бы мы ни разговаривали между собой, самый главный разговор ждёт впереди.
Мы встречаемся у капота, и только тогда оглядываю дом, к которому мы подъехали, единственное, что подсказывает мне, что это не тот, из которого наспех уезжали, машина Марко, припаркованная на подъездной дорожке. Значит, я правильно поняла, и Алек решил, что мы первым делом попробуем всё обсудить. Я думаю об Елае, когда, взяв меня за руку, Алек ведёт к входной двери. Я не спрашивала, здесь он или нет, а сейчас уже поздно. Ясно одно: из плана Алек его не выбрасывал, у него сведения, и, как уже нетрудно догадаться, он довольно хорош. Алек не стучит, открывая дверь, проходит в тёмную прихожую, затягивая меня следом.
Этот дом действительно копия нашего, расположение кухни прямо напротив, и только там горит свет. Негромкие разговоры присутствующих сразу прекращаются, но я не вникаю в последние фразы, отыскивая глазами включатель, когда внезапно пальцы Алека резко сжимают мои.
— Ох, твою ж… — он не договаривает, явно не справляясь с ошеломлением, и меня тут же пробивает неладное предчувствие.
Спешу повернуться, чтобы понять, что случилось, но в сию же секунду об этом жалею. В ушах раздаётся не то гром, не то шум обвала здания. Серьёзно, лучше бы я ослепла, чтобы не видеть ни одно выражение лица. Алека — сокрушённее всех. Его кадык двигается: он смотрит то на меня, то в сторону кухни, слишком очевидно теряясь, что сказать.