Когда настанет время возмездия
Шрифт:
— Ну, наконец-то, я вытащил из тебя хоть один комплимент, и ты признала, что у меня прекрасная внешность, — шепчет он томно над моим ухом, опаляя дыханием все нервные окончания.
Мне приходится прикрыть глаза и сосчитать до пяти, чтобы совладать со всеми взыгравшими желаниями. Плохо работает, но хотя нахожу способ избавиться от искушения забыть всё на свете, лишь бы его губы продолжали прикасаться ко мне этими лёгкими, но будоражащими поцелуями. Выскальзываю из его рук в сторону, и сразу направляюсь в гостиную, чтобы просто создать расстояние, но Алек бесшумной тенью следует за мной. Мне даже не нужно поворачиваться, чтобы знать, что на его губах
— Ты бы не мог… — с придыханием начинаю я, проводя рукой по волосам, но Алек даже не дослушивает.
— Не мог, — перебивает он, а потом добавляет, — да и не хочу.
Во мне всё закипает, резко разворачиваюсь к нему лицом и вижу ту самую распаляющую меня ещё больше усмешку.
— Ты всерьёз думаешь, что это смешно?
Он пытается сделать невозмутимое лицо.
— Абсолютно нет, это — очень мило, принцесса.
Мило? Мило?
— Да ты… ты… — Алек выгибает бровь, с явным интересом ожидая, что я выдам, — знаешь, кто ты…
Нет, не знает, но ему ооочень любопытно, потому что бровь поднимается всё выше, вместе с тем, как всё более явственно расцветает выражение насмешки на его лице.
Алеку весело.
Что ж, сейчас мне тоже будет весело. Шагаю в сторону и хватаю с дивана маленькую подушку, тут же отправляя её в Алека, от которой он быстро отмахивается и тут же задорно посмеивается.
— Обожаю, — выдаёт он с акцентом обольстительности, а его тёмные глаза начинают с озорством поблёскивать.
Я не заставляю Алека ждать, когда в него отправиться вторая подушка и третья, и четвёртая, и… Подушки заканчиваются, но не смех Алека, а ни одна из них так и не долетела до цели. Следующее, что попадается мне на глаза — светильник на тумбочке, но он такой красивый и хрупкий, что мне требуется время, чтобы подумать, заслужил ли он быть разбитым или нет. Этой заминки хватает Алеку, чтобы подобраться ко мне. Внезапно его обворожительная улыбка оказывается напротив моих глаз, когда он перехватывает мою талию в объятиях и оттягивает на себя, разворачивая спиной к тумбочке.
— Пожалей дом, принцесса, нам в нём ещё жить.
Скосив взгляд, пытаюсь смотреть хоть куда, лишь бы не на его привлекательные, манящие губы. Что это вообще за несправедливость такая — робеть от этой обонятельно искренней улыбки?
— Он бы послужил на благо полезного дела, например, усмирить твоё завышенное самомнение, — бормочу я, стараясь вложить в интонацию недовольство.
Но Алек на это не покупается, он знает действенность своих коварных уловок, и улыбается ещё шире.
— Как тут оно не возрастёт, если ты закидываешь меня комплиментами.
Дарю ему убийственно милую улыбку.
— Я уже говорила тебе, что иногда ты бываешь просто невероятным высокомерным придурком.
Алек кивает, но его ухмылка только становится всё более самодовольной.
— Да, и мы как раз недавно выяснили, как с этим бороться.
Показушно фыркаю в ответ.
— Забудь, Алек, я ни на секундочку не купилась на твои уловки, которые определённо только работают на благо твоего эго.
Алек прищуривается якобы в неверующем подозрение, сверкнув тёмными, как ночь глазами.
— Что, даже не хочется проверить?
Я не могу воздержаться от улыбки. Серьёзно, когда это произошло, что мы вот так просто заговорили о поцелуях и о его безразмерном эго? Старательно поджимаю губы, чтобы так быстро не сдасться, и с вызовом поднимаю на него взгляд.
— Хорошая попытка, Алек, но я всё ещё злюсь на тебя.
— Нет, не злишься, — нагло
И хоть на лице Алека всё ещё беззаботное выражение, слова он произносит уверенно и безапелляционно. И я бы могла с ним поспорить, серьёзно могла бы, если бы не одно «но», что-что, а лгать о чувствах я точно не собираюсь. Я не ревную, хотя то, что испытываю, очень похоже на ревность. Мне приходится перевести дыхание, чтобы погасить последние порывы язвительности, и честно ответить ему:
— Нет, я не ревную тебя к ней, хотя для этого у меня были причины.
Последнее он не отрицает, Николь очень постаралась, чтобы разжечь это чувство, и с этим не собирается спорить. Ему невдомёк другое.
— Тогда зачем это? — это не осуждение, скорее, ему действительно важно докопаться до истины моего поведения, когда я даже не отговариваюсь от его странности.
Но мне сложно это объяснить. Чувство и правда можно легко спутать с ревностью, потому что у него одни и те же корни. Я его не ревную в плане того, что он может испытывать что-то к Николь из того, что он испытывает ко мне, нет. Однако он относится к ней по-настоящему хорошо, и это вызывает недоумение, словно я упускаю что-то важное.
— Просто Николь, она такая… такая… — беспомощно вздыхаю, осознавая, что не могу подобрать правильных слов. Поэтому говорю прямо: — Ты сам перечислил все её «качества», Алек, и я не понимаю, почему ты был с ней.
Я жду чего-то грандиозного в ответ, возможно, что ему придётся самому задумывается над этим вопросом, но совсем не медлит.
— Потому что это было просто, — отзывается сразу он, вызывая у меня немного недоумения. — Я сказал правду, Ники — друг. Какой бы она ни была стервой для других, с нами она была иной. Плюс, она знала всё про меня и не пыталась отыскать причин моих поступков. Ей было без разницы, почему я могу быть жестоким, почему ненавидел всех, она никогда не лезла в мою голову. Вот поэтому, принцесса, я и был с ней, если это вообще можно так называть. Всё было просто, понимаешь?
Нет, потому что такой ответ порождает лишь во мне большее сомнение.
— Тогда почему я? Уж я-то точно никогда не держалась в стороне от твоих мыслей.
Алек как-то сразу становится серьёзным, словно я попадаю в самую цель.
— Как раз поэтому — ты, никто даже и не думал со мной бороться, пытаясь понять. Но тебе это было важно, и ты никогда не отступала.
Я с трудом сглатываю, не способная оторвать от его глаз взгляда, снова пытаясь понять, в чём логика. Пока внезапно не осознаю: он хотел, чтобы его понимали. Хотел, чтобы кто-то постарался понять его поступки, но в силу своего характера не мог допустить, чтобы об этом хоть кто-то догадался.
— Это… это… — пробую я выразиться правильно, но Алек сразу качает головой.
— Нет смысла об этом говорить, принцесса, я просто хотел, чтобы ты знала, насколько для меня особенная. И я это знал буквально с того момента, как впервые увидел тебя. Ты единственная, кто вообще не удостаивал меня даже взглядом. Это, знаешь ли, было довольно тяжело для того, кто привык к вниманию, — говорит он и дарит мне лёгкую, почти пустую улыбку.
Больше для сглаживания всех последних признаний. Хотя знал бы он, как заблуждается. Я смотрела на него. Постоянно. Я хорошо знала, кто такой Алек Белинский, и сколько к нему подходило девушек. Я наблюдала за ним, никак не понимая, почему он так себя ведёт. Уже тогда я хотела найти на это ответ. Но Алеку я никогда об этом не скажу.