Когда небеса молчат
Шрифт:
Есть и другие псалмы, написанные одним человеком и коллективно. Псалмы 21, 24, 38, 85, 87, 108 и многие, многие другие. Собственно, псалмов–плачей, роптаний и жалоб наберется не меньше, чем псалмов–славословий и благодарений, только о них нам не часто приходится слышать.
И это странно, потому что мы воспринимаем Псалтирь как наш церковный песенник. В последнее время во многих церквах набирает силу повое течение «возвращения к истокам» и обращения к Книге пса/шов как к источнику прежде всего славословий и хвалы.
А почему мы игнорируем псалом 87? Я скажу вам почему. Взгляните:
Господи Боже спасения моего! Днем вопию и ночью пред Тобою. ДаА вот как звучат в нем молитва и вопль:
Ибо душа моя насытилась бедствиями, и жизнь моя приблизилась к преисподней. Я сравнялся с нисходящими в могилу; я стал, как человек без силы, между мертвыми брошенный, — как убитые, лежащие во гробе, о которых Ты уже не вспоминаешь и которые от руки Твоей отринуты,А дальше еще хуже:
Ты положил меня в ров преисподний, во мрак, в бездну. Отяготела на мне ярость Твоя, и всеми волнами Твоими Ты поразил меня. Ты удалил от меня знакомых моих, сделал меня отвратительным для них; я заключен и не могу выйти. Око мое истомилось от горести,Ну как, достаточно? Давайте заглянем в конец может быть, там все будет хорошо:
Я несчастен и истаеваю с юности; несу ужасы Твои и изнемогаю. Надо мною прошла ярость Твоя; устрашения Твои сокрушили меня. Всякий день окружают меня, как вода: облегают меня все вместе. Ты удалил от меня друга и искреннего; знакомых моих не видно,Попробуйте–ка процитировать эти строки на завтрашней воскресной службе, посмотрите тогда, во что превратится ваша хвалебная проповедь.
Конечно, я не призываю к подобным действиям всерьез — слишком печальны и удручающи эти слова.
Но они из реальной жизни.
Я знаю, что они из реальной жизни, потому что так сказано в Библии, потому что я сам прошел через все это, потому что каждое воскресенье я утешаю и успокаиваю десятки верующих, которым тоже знакомы эти чувства и которые с легкостью могли бы сказать: «Тьма стала моим близким другом».
Самые смелые из них находят меня после службы. Я вижу их за версту уже краем глаза. Они не подходят сразу, но ждут, когда я освобожусь, пообщавшись со всеми остальными. Некоторые уходят, так и не дождавшись меня, но многие задерживаются, терпеливо стоя в сторонке от основной толпы. И вот когда я, наконец, остаюсь один, они приближаются ко мне, пугливо озираясь. Они говорят сдержанно, шепотом, срывающимся голосом. Тьма — их лучший друг.
Они изгои, потому что у них духовные проблемы. Они как позорное пятно на здоровом теле благополучной церкви. Они с неохотой и опаской говорят о мраке, царящем в их душе, боясь услышать все те же знакомые до боли увещевания: «Соберитесь!», «Исповедуйте грех свой», «Умрите для себя и своих желаний», «Распните свою плоть», «Подсчитайте–ка благословения, которыми одарил вас Господь» или «Скажите спасибо, что у вас не рак!».
Мне даже кажется, что некоторые были бы не прочь обменять тьму в своей душе на рак — по крайней мере, тогда они смогли бы открыто говорить о своей боли, взывать о помощи и получать
Метания души
Описывая свои чувства, которые он испытал после смерти жены, Мартин И. Марти в книге «Крик в пустоту» говорит о зиме в своем сердце, о том нещадном холоде, который сковал его душу, когда он почувствовал боль и узнал смерть. В его сердце зияла пустота. «Зимний мороз наполняет то пространство, в котором раньше жила любовь, но теперь она умерла или стала чужой… Но пустота может появиться и тогда, когда от вас удалился Господь, когда у вас не осталось ничего святого, когда Бог безмолвствует». [61]
61
Martin Marty, A Cry of Absence (San Francisco: Harper&Row Publishers, 1983), p. 2.
Зима в душе, утверждает М. Марти, имеет не меньше прав на существование, чем лето или весна, однако она не находит столь же горячей поддержки и понимания с нашей стороны, как последние. В настоящее время считается, что единственно приемлемым состоянием души может быть только яркое и светлое духовное лето.
Представьте себе человека, который с нетерпением ожидает прихода весеннего тепла. Он звонит приятельнице, известной как человек глубоко духовный. «Слава Господу!» — восклицает она, взяв трубку. И вот встречаются двое. Один — холодный и потухший, но открытый к духовным переменам; другая готовая эти духовные перемены производить. Но обмен духовным зарядом оказывается невозможным, если духовно богатый человек слишком настойчив и напорист в подаче своего солнечного, безоблачного летнего настроя. На его лице не бывает ни тени тревоги, а губы всегда растянуты в дежурную улыбку. «Так велит Господь». Как он может услышать ту бурю, что на деле бушует в мятущемся сердце другого? Ведь Господь исполнил все желания и все мечты — грех теперь жаловаться или пытаться копаться в пустоте души. Христос есть ответ на любой вопрос, Дух овевает вас теплом, и вам не страшны никакие морозы, свирепствующие за окном или между рамами вашей души. [62]
62
Ibid., pp. 2,3.
М. Марти развивает эту мысль и далее:
«Возможно, некоторые думают, что такой «летний» тип духовного состояния человека на самом деле зависит не столько от Духа, сколько от характера личности, ее социального положения и доходов, общепринятых вокруг правил и приличий. Не каждый верующий способен с легкостью включиться в бешеный темп западного христианства с его притонами и прихлопами и с бьющей через край энергией. Подобный стиль вероисповедания может быть привычен и естествен для определенных групп людей, обитающих в той или иной местности или занимающих то или иное положение. Но должен ли он быть обязателен для всех и каждого? А что делать сдержанному или скованному верующему? Что, ему нет места в этом царствии тепла и света — и лишь но той причине, что по характеру это спокойный, благопристойный и уравновешенный человек?». [63]
63
Ibid., p. 5, emphasis added.
Я привожу здесь столь длинную цитату из Мартина Марти, потому что мне кажется: точнее не скажешь. «Должен ли он (стиль вероисповедания), быть обязателен для всех и каждого?» — вопрошает М. Марти. Мы обманываем сами себя, если думаем, что манера выражения нашей веры в Бога едина или должна быть единой для всех людей. Это не так. Для некоторых спеть «О благодать» со смиренным чувством благодарности является столь же ярким восхвалением Бога, как для других — «Этот день сотворил Господь» с рукоплесканиями и пританцовыванием. Заявлять же, что одно из этих проявлений есть хвала, а другое ею не является или наоборот, значит показать свое неглубокое понимание, что такое хвала вообще.