Когда он был порочным
Шрифт:
Правда, она-видела его вчера. Подумать только, она видела Майкла во всем блеске его мужской красы.
Тут и таилась главная опасность. Потому что такие выражения, как «во всем блеске его мужской красы», употребляются обыкновенно в ироническом смысле, с сарказмом и кривой ухмылкой.
Но Майклу это выражение подходило идеально в самом прямом смысле.
Или Майкл соответствовал ему.
Тогда-то она и потеряла остатки рассудка.
Они ехали в полной тишине, вернее, не говоря ни слова. Потому что Франческа отчетливо слышала другие звуки, куда более
— Черт!
— Что такое? — спросила она, пытаясь извернуться в седле так, чтобы заглянуть ему в лицо.
— Феликс захромал, — буркнул он, спрыгивая на землю.
— Это серьезно? — спросила она, без пререканий позволяя снять себя с седла.
— С ним будет все нормально, — отозвался Майкл. Он стал на колени, чтобы ощупать переднюю ногу мерина. Дождь лил пуще прежнего. Колени Майкла погружались все глубже в жидкую грязь — брюки его были безвозвратно погублены. — Но нас двоих он не свезет. Боюсь, даже тебя одну не выдержит. — Он встал, окинул взглядом горизонт, соображая, в какой именно части угодий они сейчас находятся. — Придется идти к сторожке садовника, — сказал он, нетерпеливым движением откидывая мокрые волосы со лба. Волосы сразу же упали ему на глаза снова.
— Сторожка садовника? — переспросила Франческа, хотя она прекрасно знала, о чем он говорил. Это было маленькое строеньице, в одну комнату, необитаемое с тех самых пор, как нынешний садовник, жена которого родила двойню, перебрался в домик побольше по другую сторону замка. — А домой пойти нельзя? — спросила она нервно. Ей вовсе не улыбалась перспектива остаться с ним один на один в маленькой уютной сторожке, где, кажется, имелась даже довольно большая кровать.
— До дома пешком добираться не меньше часа, — отозвался он мрачно. — А буря-то расходится.
Он был прав, черт возьми! Небо стало какого-то странного зеленоватого оттенка, и этот же отблеск лежал на тучах, что предвещало грозу нешуточной силы.
— Хорошо, — сказала она, стараясь подавить снедавшую ее тревогу. Она и сама не знала, что пугает ее —со больше — что гроза застигнет их в чистом поле или что она окажется в сторожке вместе с Майклом.
— Если припустить бегом, то мы будем в сторожке через несколько минут, — сказал Майкл. — Вернее, ты будешь. Мне придется вести Феликса — я не знаю, как быстро он сможет идти.
Франческа прищурилась:
— Ты, случайно, не сам все это подстроил, а?
Он обернулся к ней — глаза его метали молнии. И, словно сочувствуя ему, небо расколол ослепительный разряд.
— Извини, — торопливо сказала она. Есть обвинения, которые никогда не следует предъявлять английскому джентльмену, и прежде всего обвинение в том, что он способен намеренно покалечить животное. По какой бы то ни было причине. — Прости меня, пожалуйста, — добавила она как раз тогда, когда от раската грома содрогнулась земля. — Мне правда жаль.
— Ты знаешь, как добраться до сторожки? — крикнул он сквозь завывания бури.
Она кивнула.
— Сумеешь
— Попробую.
— Тогда беги. Постарайся согреться. Я скоро буду.
И она побежала, сама толком не зная, бежит ли она к сторожке или убегает от Майкла.
Хотя какое это имело значение, если он шел вслед за ней?
Но во время бега, когда болели ноги и не хватало дыхания, ответ на этот вопрос не казался ей таким уж важным. Усталость брала свое, да и дождь лупил все сильнее в лицо. Ей казалось, что так и надо, что она того и заслуживает.
И как ни неприятно было это признавать, возможно, так оно и было.
Когда Майкл толкнул наконец калитку сторожки садовника, он был промокший до костей и дрожал всем телом. Добраться с Феликсом до сторожки оказалось труднее, чем он предполагал, а потом пришлось искать мерину какое-нибудь укрытие — нельзя же было оставить охромевшее животное просто под деревом в такую грозу. В конце концов ему удалось соорудить из бывшего курятника какое-то подобие стойла, но в результате к дверям сторожки он подошел с ободранными до крови руками и в сапогах, перемазанных вонючей дрянью, которую, увы, даже такой дождь не мог смыть.
Франческа стояла на коленях у камина и пыталась разжечь огонь, судя по ее гневному бормотанию, безуспешно.
— Боже праведный! — воскликнула она. — Что с тобой приключилось?
— Надо же было укрыть от непогоды и Феликса, — объяснил он сердито. — Пришлось построить ему стойло.
— Прямо голыми руками?
— Ничего другого в моем распоряжении не было. Она бросила тревожный взгляд за окно.
— Но с ним ничего не случится?
— Надеюсь, — отозвался Майкл, усаживаясь на табуретку и стягивая с себя сапоги. — Хоть что-то надо было сделать для бедняги.
— Конечно, — согласилась она, и тут же на лице ее появилось испуганное выражение, она так и подскочила, воскликнув: — А с тобой-то ничего не случится?
Вообще-то приятно было слышать, что она так о нем тревожится, вот только он понятия не имел, отчего она так всполошилась, и вежливо осведомился:
— Прости, я не понял — ты о чем?
— О малярии, — ответила она нервно. — Ты же весь промок, а приступ у тебя только закончился. Мне вовсе не хочется, чтобы ты… — Она смолкла, откашлялась и расправила плечи. — Моя обеспокоенность вовсе не означает, что я настроена более благодушно, чем час назад, но мне очень не хотелось бы, чтобы болезнь вернулась,
У него мелькнула мысль, что можно было бы солгать и воспользоваться ее сочувствием, но вместо того он ответил коротко:
— С малярией все не так.
— Ты уверен?
— Вполне. Простуда не вызывает эту болезнь.
— А-а. — Некоторое время она обдумывала эту информацию. — Что ж, в таком случае… — Она не договорила и сердито поджала губы. — В таком случае ладно, можешь продолжать, — закончила она наконец.
Майкл шутовски козырнул ей, после чего вновь взглянул на свои сапоги. Он стянул наконец и второй, затем осторожно поднял оба сапога и поставил у двери.