Когда он был порочным
Шрифт:
Впрочем, если удастся избежать встречи с ним хотя бы сегодня, это будет уже кое-что. О завтрашнем дне она побеспокоится завтра. Сейчас ей хотелось только убежать от своих проблем.
Мужество — незаслуженно возвеличенная добродетель. Теперь она знала это точно.
Она еще не решила, куда ей отправиться; да куда угодно — подойдет любое место, где шансы наткнуться на Майкла будут не слишком велики.
И тут, когда она уже успела отшагать с добрый час, вдруг — потому, разумеется, что никакие вышние силы никогда уже больше не станут благоприятствовать
В таком положении и нашел ее Майкл почти два часа спустя.
Боже, и как это ей не пришло в голову, что он станет искать ее?! Вот так всегда с мужчинами — всякий раз, когда рассчитываешь, что они станут вести себя как бессердечные эгоисты, они возьмут и опрокинут все расчеты.
— Для меня под деревом местечко найдется? — крикнул он, стараясь перекрыть шум дождя.
— Для тебя и твоей лошади — нет! — ворчливо отозвалась Франческа.
—Что?
— Нет! — завопила она.
Он и не подумал слушать ее, разумеется, а втиснулся вместе с лошадью в ее укрытие и, спешившись, небрежно привязал поводья к ветке.
— Господи, Франческа, — начал он без всяких предисловий, — какого черта ты здесь делаешь?
— И тебе тоже доброе утро, — буркнула она.
— Ты хоть понимаешь, сколько я ищу тебя?
— Да ровно столько, сколько я сижу под этим деревом, надо полагать, — парировала она. Наверно, следовало бы радоваться его появлению. Говоря по совести, и ее изрядно замерзшим конечностям не терпелось скорее оказаться дома, но прочие части по-прежнему были в скверном расположении духа и желали перечить просто ради того, чтобы… ну, перечить.
Ничто не приводит женщину в такое скверное расположение духа, как приступ самоуничижения.
Хотя, подумала она, он-то ведь тоже вел себя небезупречно во время вчерашнего половодья чувств. Если он расценил ее вчерашние панические извинения после происшествия в Розовой гостиной как полное отпущение его вины, то он здорово ошибся.
— Ну, поехали, — сказал он бодро.
Она упорно смотрела куда-то поверх его плеча.
— Кажется, дождь стихает понемногу.
— Неужели?
— Мне совсем не холодно, — солгала она.
— О Господи, Франческа! — воскликнул он, потеряв терпение. — Можешь ненавидеть меня сколько хочешь, только не веди себя как последняя дура.
— Этот совет несколько запоздал, — прошептала она едва слышно.
— Может быть, — отозвался он, что доказывало, что слух у него отменно острый, — но я страшно замерз и хочу скорей домой. Можешь думать что хочешь, но в данный момент предметом моих желаний являешься вовсе не ты, а чашка горячего чаю.
Казалось бы, это заявление должно было успокоить ее, однако она почувствовала сильнейшее желание швырнуть ему в голову камнем
Но тут, возможно, в знак того, что душа ее все же не обречена гореть в адском пламени, дождь действительно стал стихать, то есть он не прекратился, но стих настолько, что она с долей уверенности заявила:
— Мне совсем не холодно. Вот скоро и солнце выйдет.
— И что ты собираешься тогда делать? Встанешь посреди поля и будешь ждать часов пять-шесть, пока платье высохнет? Или тебе больше по душе заработать хорошее воспаление легких?
Она посмотрела ему прямо в глаза, в первый раз, и сказала:
— Ты ужасный человек. Он засмеялся:
— Ну вот, первые искренние слова — за все утро.
— Неужели ты не понимаешь, что я хочу побыть одна?
— Неужели ты не понимаешь, что я не хочу, чтобы у тебя развилась пневмония? Залезай в седло, Франческа, — приказал он, как ей подумалось, тем же тоном, каким он командовал солдатами во Франции. — Вот когда приедем домой, можешь запираться в своей спальне сколько душе угодно — хоть две недели там сиди! А сейчас поехали. Хватит мокнуть под дождем.
Звучало это соблазнительно, однако она была вне себя от досады, так как он был совершенно прав, а ей страшно не хотелось, чтобы он оказался прав хоть в чем-то. Тем более она начала понимать, что не сумеет она за две недели оправиться от того, что произошло вчера вечером.
Тут целой жизни не хватит!
— Майкл, — прошептала она в надежде, что в душе его есть место жалости по отношению к дрожащим и жалким особам женского пола, — я просто не могу быть с тобой сейчас.
— И двадцать минут не можешь? Здесь ехать всего ничего, — отрезал он. И без дальнейших разговоров рывком поднял ее на ноги, подхватил за талию и посадил в седло.
— Майкл! — взвизгнула она.
— Вчера вечером ты произносила мое имя совсем не таким тоном, — сухо заметил он.
Она отвесила ему пощечину.
— Что ж, это мне по заслугам, — сказал он, не без труда втискиваясь в седло позади нее, так что она фактически оказалась сидящей у него на коленях, — но и тебя следовало бы высечь за твою глупость.
Она так и ахнула.
— Если ты ожидала, что я упаду перед тобой на колени и стану умолять о прощении, — сказал он, почти касаясь губами ее уха, — то зачем ты как последняя дура выбежала под дождь?
— Когда я выбежала, дождя еще не было, — с детским упорством продолжала перечить она, но тут у нее вырвалось негромкое «Ох!», так как он пришпорил лошадь.
И после этого ее тревожило только одно: что ей совершенно не за что держаться, кроме как за его ноги.
Ну и еще рука его так крепко сжимала ее грудную клетку, и так высоко, что грудь практически лежала на его руке.
Не говоря уже о том, что сидела она, плотно угнездившись между его ног, упираясь как раз в…
Впрочем, сейчас он наверняка совсем холодный и сникший — хоть какой-то прок от этого дождя! Эта мысль очень помогла ей в борьбе с собственным предательским телом.