Когда он был порочным
Шрифт:
— Я спал с тобой, — продолжал он, не слишком заботясь о выборе слов, со странной настойчивостью. — Дважды. Ты не невинная девица и понимаешь, что это значит.
Но именно потому, что она не была невинной девицей — да и кто бы ожидал такого от вдовы? — она смогла ответить на это:
— Я знаю. Но это не имеет значения — если я не забеременею, разумеется.
В ответ Майкл прошипел одно слово. Ей никогда бы и в голову не пришло, что он может произнести такое слово в ее присутствии.
— Мне нужно время, — сказала она
— Зачем?
— Не знаю. Чтобы подумать. Разобраться во всем. Не знаю.
— Ну о чем тут еще думать? — рявкнул он.
— Во-первых, о том, хороший ли выйдет из тебя муж, — огрызнулась она. Его наскоки и уколы рассердили ее наконец.
Он даже отступил на шаг.
— Как это прикажешь понимать?
— Для начала — твое поведение в прошлом, — сказала она, сузив глаза. — Нельзя сказать, что ты был образцом христианской добродетели.
— Интересно слышать это от женщины, которая несколько часов назад приказывала мне снять подштанники, — съязвил он.
— Перестань говорить гадости, — сказала она негромко.
— Перестань злить меня.
Голова у нее заныла, и она прижала пальцы к вискам.
— Бога ради, Майкл, неужели нельзя дать мне подумать? Неужели нельзя дать мне немного времени на размышления?
Но истина заключалась в том, что ей было страшно думать. Потому что если подумать, то что же получается? Получается, что она распутница, шлюшка. Что она была захвачена примитивной страстью к этому мужчине и испытала с ним ни с чем не сравнимые восторги совершенно неприличного свойства, каких не знала со своим мужем, которого любила всем сердцем.
Она испытывала наслаждение с Джоном, но ничего подобного у нее с мужем не было.
Она даже не подозревала, что такое возможно.
И однако, она обрела это с Майклом.
Который был ее другом, кстати. Доверенным лицом.
Ее любовником.
О Боже, так что это такое?
— Прошу тебя, — прошептала она, — мне необходимо побыть одной.
Майкл не сводил с нее глаз, смотрел долго-долго, так долго, что ей стало не по себе от этого пристального взгляда, но наконец он, тихо выругавшись, вышел из комнаты.
Она повалилась на софу и уронила голову на руки. Но не заплакала. Не пролила ни единой слезинки. И сама не понимала почему.
Никогда он не поймет женщин.
Злобно бранясь, Майкл стянул с себя сапоги и швырнул зловредную обувь в дверцу шкафа.
— Милорд? — раздался неуверенный голос его камердинера, высунувшегося из гардеробной.
— Не сейчас, Риверс! — рявкнул Майкл.
— Хорошо, милорд, — быстро сказал камердинер и поспешил взять хозяйские сапоги. — Я только заберу сапоги. Их надо бы почистить.
Майкл опять разразился бранью.
— Или, может, сжечь, — предположил Риверс. Майкл только посмотрел на него и заворчал, как пес. Риверс ретировался, но по глупости забыл закрыть за собой дверь.
Майкл пинком захлопнул дверь и
Даже в маленьких удовольствиях жизнь теперь отказывает ему!
Он беспокойно заходил по винно-красному ковру, время от времени останавливаясь у окна.
Что до того, чтобы понять женщин, — да Бог с ними! Он никогда и не стремился освоить это искусство. Но он всегда полагал, что понимает Франческу. И был совершенно уверен, что она обязательно выйдет за мужчину, с которым была дважды.
Один раз могло и не сработать. Один раз она могла посчитать ошибкой. Но два раза…
Она никогда бы не отдалась дважды мужчине, если бы не ценила этого мужчину достаточно высоко…
Нет, подумал он с кривой ухмылкой. Тут он просчитался.
Очевидно, она согласна была использовать его лишь как инструмент для достижения собственного удовольствия — да что там! И использовала. Она проявляла инициативу, брала что хотела и уступала главенствующую роль ему, только когда жар их взаимной страсти достигал совсем уж адского накала.
Она использовала его.
Он и не думал, что она на такое способна.
Интересно, она была такая и с Джоном? И с ним тоже она принималась командовать? И с ним тоже…
Он замер, словно врос в ковер.
Джон.
Он совсем забыл про Джона.
Как же такое возможно?
Долгие годы всякий раз, когда он видел Франческу, всякий раз, когда вдыхал ее опьяняющий аромат, Джон незримо был рядом — сначала как фантом его совести, а потом — его памяти.
Но с того самого момента, как он вошел вчера в Розовую гостиную и, слыша ее легкие шаги за своей спиной, прошептал «Выходи за меня замуж», он совершенно забыл о Джоне.
Не то чтобы воспоминание о Джоне изгладилось из его памяти. Нет, Джон был слишком близок, слишком дорог ему, им обоим. Но в какой-то момент, когда он был на пути в Шотландию, Майкл наконец позволил себе думать о браке. «Я могу жениться на ней. Я могу попросить ее. Я действительно могу это сделать».
И как только он сам себе дал разрешение на этот брак, ему перестало казаться, что он собирается похитить жену у покойного двоюродного брата.
Майкл ведь сам ни на что не напрашивался. Он не возводил глаза к небу и не просил себе графский титул. Он даже не мечтал обладать Франческой, смирясь с мыслью, что она никогда не станет его.
Но Джон умер. Он умер.
И никто в этом не был виноват.
Джон умер, и жизнь Майкла изменилась полностью, за исключением одного: он по-прежнему любил Франческу.
Боже, как же он любил ее!
Ничто не препятствовало их браку. Никакие законы, никакие обычаи, одна только его больная совесть, которая совершенно неожиданно вдруг умолкла.
И Майкл наконец позволил себе задуматься над тем единственным вопросом, который никогда прежде не смел себе задать.
Что подумал бы Джон об этом браке?