Когда он был порочным
Шрифт:
— Э-э…да.
— Прекрасный день для прогулки. Она кивнула.
— Впрочем, земля местами еще не просохла, наверное.
Что это он затеял?
— Чаю? — спросил он.
Она кивнула и изумленно раскрыла глаза, когда он сам налил ей чашку. Мужчины никогда не разливают чай!
— В Индии мне частенько приходилось самому заниматься чаем, — объяснил он, очевидно, угадав ее мысль. — Вот, бери.
Она приняла из его рук изящную фарфоровую чашку и некоторое время просто держала ее в руках, ощущая, как блаженное
— Печенье? — Он протянул ей тарелку, на которой лежа ли разнообразные вкусности.
В животе у нее заурчало, и она без лишних слов взяла печенье.
— Очень вкусное, — заметил он. — Я съел четыре штуки, пока ждал тебя.
— Долго ждал? — спросила она и даже удивилась, услышав звук своего голоса.
— Час или около того. Она отхлебнула чаю.
— Чай совсем горячий.
— Я приказал, чтобы заваривали свежий чай каждые десять минут, — пояснил он.
— А… — Такая предусмотрительность показалась ей если не удивительной, то по крайней мере неожиданной.
Одна его бровь изогнулась, но чуть-чуть, так что был ли этот жест намеренным, оставалось неясным. Он всегда умел придавать своему лицу нужное выражение — из него вышел бы отличный игрок, имей он склонность к игре. Но с левой бровью все было по-другому. Много лет назад Франческа заметила, что эта бровь двигалась порой, когда Майкл был, очевидно, уверен, что сохраняет совершенно безразличное выражение лица. Она всегда считала это своей маленькой тайной, чем-то вроде оконца в его душу.
Вот только нужно ли ей такое оконце сейчас? Она не знала. Это предполагало некую близость, которая сейчас была ей в тягость.
Не говоря уже о том, что она, очевидно, заблуждалась, когда думала, что может заглянуть ему в душу.
Он взял одно печенье с тарелки, посмотрел на каплю малинового варенья в центре и отправил себе в рот.
— Как все это следует понимать? — спросила она, не в силах далее сдерживать любопытство. У нее было такое чувство, что ее, подобно животному, откармливают перед забоем.
— Что, чай? — осведомился он, когда прожевал печенье. — Чай следует понимать в основном как чай, если уж тебе так нужно это знать.
— Майкл.
— Я подумал, что ты придешь замерзшая, — пояснил он, пожимая плечами. — Ты ведь гуляла довольно долго.
— Так ты знал, когда я ушла?
— Конечно.
Она не удивилась. Только это и было удивительно — что она не удивилась.
— У меня есть кое-что для тебя, — сказал он. Глаза ее сузились.
— В самом деле?
— Что же в этом примечательного? — сказал он и взял что-то со стула рядом.
У Франчески перехватило дыхание. «Только бы не кольцо. Только бы не кольцо! Только не сейчас!»
Она еще не готова была сказать ему «да».
И сказать «нет» она тоже была
Но он положил на стол не кольцо, а букетик, все цветы в котором были один другого нежнее. Она не разбиралась в цветах, даже названий толком не знала, но здесь были беленькие цветы на толстых стеблях, и еще фиолетовые, и какие-то почти синие. И букетик был очень мило перевязан серебряной ленточкой.
Франческа в изумлении смотрела на букет, не в силах решить, как ей следует реагировать на подобный жест.
— Можешь взять их в руки, — сказал он, явно забавляясь ее растерянностью. — Они не кусаются.
— Ну конечно, — быстро сказала она, протягивая руку за букетиком. — Я просто… — Она поднесла цветы к лицу и вдохнула их аромат, затем положила букетик на стол, а руки на колени.
— Что ты просто? — мягко спросил он.
— Сама не знаю что. — Она и правда не знала. Представления не имела, как она собиралась завершить фразу, если вообще собиралась. Она снова опустила взгляд на букетик, похлопала ресницами и спросила: — Что это?
— Я называю эти штучки цветами.
Она подняла глаза и посмотрела на него долгим глубоким взглядом.
— Нет, — сказала она. — Что это?
— Сам жест, ты имеешь в виду? — Он улыбнулся. — Как что? Я ухаживаю за тобой.
Губы ее приоткрылись. Он отхлебнул чаю и сказал:
— Что же в этом удивительного?
Это после того, что произошло между ними?!
— Ты заслуживаешь и большего, — сказал он.
— Помнится, ты говорил, что намерен… — Она не договорила и покраснела. Он говорил, что станет ежедневно овладевать ею, пока она не забеременеет.
Обещал только сегодня три раза, собственно говоря. Клялся, что не менее трех раз, а пока результат, между прочим, нулевой и…
Щеки ее пылали, и она не могла прогнать воспоминания о его прикосновениях. О Боже!
Но к счастью, на лице его по-прежнему было самое невинное выражение и он сказал только:
— Я решил изменить тактику.
Она как безумная принялась грызть свое печенье — хоть какой-то предлог прикрыть лицо руками и скрыть смущение.
— Разумеется, я вовсе не отказываюсь от своих первоначальных планов, — добавил он, наклоняясь к ней с томным видом. — Я всего лишь мужчина, в конце концов. А ты, как мы имели случай убедиться, очень даже женщина.
Она положила остаток печенья в рот.
— Но я подумал, что ты заслуживаешь большего, — заключил он свою речь и откинулся в кресле с таким кротким выражением на лице, будто вовсе и не изводил ее только что намеками. — А ты так не думаешь?
Нет, она так не думала. Больше так не думала по крайней мере. В этом-то и была отчасти сложность.
Потому что, сидя за чашкой чая и судорожно запихивая печенье себе в рот, она не могла отвести глаз от его губ. Этих роскошных губ, лениво улыбавшихся ей.