Когда он был порочным
Шрифт:
— Ты выглядишь просто ужасно.
На что Майкл, обернувшись к ней, ответил суховато:
— Умеешь ты сказать приятное. — И вновь занялся яичницей и тостами.
Франческа уселась на свое место на другом конце стола. Со дня их бракосочетания прошло две недели; сегодня Майкл поднялся ни свет ни заря, и когда она проснулась, его сторона постели была совсем холодной.
— Я не шучу, — сказала она, встревоженно сдвинув брови. — У тебя и лицо сегодня одутловатое, и сидишь ты ссутулившись. Тебе надо
Он закашлялся, да так, что затрясся всем телом, и заявил:
— Я чувствую себя прекрасно.
— Вовсе нет.
Он закатил глаза:
Ну вот мы женаты всего две недели а ты уже…
— Если тебе не нравятся жены, которые пилят мужей, не надо было жениться на мне, — сказала Франческа, мысленно прикидывая, сумеет ли она дотянуться через стол и пощупать его лоб.
— Я прекрасно себя чувствую, — твердо заявил он, взял лондонский «Тайме» — номер трех— или четырехдневной давности, но для шотландских приграничных графств такой номер считался самым свежим — и принялся подчеркнуто игнорировать ее.
Что ж, она умеет игнорировать людей не хуже, решила Франческа и принялась старательно намазывать мармелад на сдобную булочку.
Но он снова закашлялся.
Она заерзала на своем стуле, стараясь сдержаться и не сказать ни слова.
И снова он закашлялся, на сей раз так сильно, что вынужден был отвернуться от стола и согнуться.
— Май…
Он бросил на нее такой испепеляющий взгляд, что она закрыла рот, не договорив. И прищурилась.
Он кивнул ей с невероятно снисходительным видом, но весь эффект пропал, так как его снова сотряс приступ кашля.
— Ну хватит, — объявила Франческа. — Ты сейчас же ложишься в постель. Сию же секунду.
— Я прекрасно себя чувствую, — прохрипел он.
— Нет, не прекрасно. —Я…
— Ты болен, — перебила его Франческа. — Ты болен, Майкл. Ты заболел, захворал, занемог, занедужил — ты болен, и сильно болен. Я не знаю, в каких выражениях это можно объяснить понятнее.
— «Занедужил»! Уж ты скажешь, — буркнул Майкл.
— Ну, пусть не «занедужил», — сказала она, обходя вокруг стола и беря его за локоть, — но у тебя малярия и…
— Это не малярия, — сказал он, и вновь грудь его стал разрывать кашель.
Она заставила его подняться на ноги.
— Откуда тебе знать, что это не малярия? — спросила она.
— Я просто знаю, и все. Она поджала губы.
— Итак, твоя уверенность в правильности диагноза зиждется на…
— На личном опыте. Я болен уже почти год. Это не малярия.
Она между тем тихонько подталкивала его к двери.
— Кроме того, — добавил он, — еще слишком рано.
— Для чего рано?
— Для следующего приступа, — пояснил он устало. — У меня же только что был приступ, тогда, в Лондоне, два, что ли, месяца назад? Еще слишком рано.
— Почему же рано? — спросила она, сама удивляясь спокойствию своего голоса.
— Ну, потому что рано, — буркнул он. Но про себя он думал
Все они были очень больны.
Многие из них умерли.
Если у него промежуток между приступами стал короче, значит ли это, что болезнь побеждает?
Вот ведь насмешка судьбы! Он наконец женился на Франческе, но, возможно, умирает!
— Это не малярия, — сказал он снова с такой силой, что она даже приостановилась и посмотрела на него. — Не малярия, — повторил он.
Она только кивнула.
— Возможно, простуда, — сказал он.
Она снова кивнула, но у него было впечатление, что она просто успокаивает его.
— Я уложу тебя в постель, — сказала она мягко. И он не стал сопротивляться.
К концу дня Франческа была в полной панике. Температура у Майкла все повышалась, и хотя бреда у него не было и мыслил он ясно, было очевидно, что он очень-очень болен. . Он все твердил, что это не малярия, что он чувствует, что это не малярия, но сколько она ни пыталась добиться от него подробностей, он не мог объяснить, почему он это чувствует, — по крайней мере его объяснения не казались ей убедительными.
Она мало что знала об этом заболевании; доступные для дам лондонские книжные лавки не держали книг медицинского характера. Сначала она думала проконсультироваться со своим собственным врачом или даже обратиться к эксперту из Королевского медицинского общества, но Майкл взял с нее обещание, что она сохранит его болезнь в тайне. А как можно было сохранить тайну, бегая по городу и расспрашивая всех и каждого про малярию? Кто-нибудь рано или поздно спросил бы ее о причинах столь пристального интереса к данной болезни. А потому она знала лишь то, что рассказал ей Майкл во время его лондонского приступа.
Но ей казалось странным, что промежуток между приступами вдруг стал короче. Конечно, она не обладала познаниями медицинского характера, чтобы делать какие-либо предположения, и все же… Когда он заболел в Лондоне, он сам сказал ей, что с предыдущего приступа прошло шесть месяцев, а между первым и вторым приступами промежуток был три месяца.
Почему же вдруг течение болезни резко изменилось? Почему приступ начался так скоро? Все это как-то плохо вязалось одно с другим — если, конечно, исходить из того, что Майкл шел на поправку.
А он шел на поправку. Иначе и быть не могло.
Она вздохнула и потрогала его лоб. Он спал, чуть похрапывая, как и всегда, когда у него закладывало носоглотку и грудь. Так по крайней мере он сам сказал ей. Не так долго они еще были женаты, чтобы она могла знать о нем подобные вещи.
Лоб его был горячим, хотя не обжигающе горячим. Губы запеклись — она набрала в чайную ложку теплого чаю и поднесла к его губам, одновременно приподняв его подбородок, в надежде, что так он проглотит чай прямо во сне.