Когда она искушает
Шрифт:
Мои слова предназначены для ободрения, но он не воспринимает их как таковые. Он издает вымученный звук, как будто знает, что проигрывает, но еще не готов сдаться. Он поднимает меня с себя, ставит на ноги и встает, проводя пальцами по волосам.
Как раз в тот момент, когда я думаю, что он положит этому конец, он разворачивается и теснит меня своим телом, прижимая меня к одному из столбиков кровати. Он щиплет меня за подбородок указательным и большим пальцами. Когда на этот раз он смотрит мне прямо в глаза, кажется, что он смотрит
— Я долго жил, пикколина, — хрипит он. — Почти в два раза длиннее тебя. Никогда в жизни я не встречал никого, кто прячет столько зла за таким невинным лицом, как твое. Твой разум соблазняет меня. Твое тело искушает меня. Один взгляд на тебя, и я теряю ход мыслей. Я полностью растворяюсь в твоем присутствии. Ты не должна была позволять мне прикасаться к тебе, как я только что сделал, потому что теперь, когда я знаю, как влажно и тепло ты будешь чувствовать себя рядом со мной, я не буду думать ни о чем другом часами. Днями. Неделями.
Это признание эхом отдается во мне, как раскат грома, и затем все замирает.
Он хочет меня. Плохо. Отчаянно.
Мои мечты превращаются в реальность, и я впервые начинаю сомневаться, смогу ли я с этим справиться.
Но нет времени копаться в поисках ответа, его пальцы сжимают мой подбородок, и он шипит: — Будь ты проклята, — прежде чем прижать мой рот к своему.
Поцелуй — это хаос и ярость. Я прижимаюсь к нему всем телом и обхватываю руками его шею, притягивая ближе, хотя, между нами, не осталось ни дюйма пространства. Он впивается в меня. Его выпуклость впивается мне в бедро, когда он работает своим бедром между моими ногами.
Наши языки сплетаются, разъединяются, снова сплетаются. Он покусывает и облизывает мои губы, на собственном примере обучая меня целоваться, и я изо всех сил стараюсь подражать ему. Мир наклоняется. Я теряюсь в нем.
Когда он хватает меня за задницу и поднимает, я обхватываю его ногами, упираясь пятками в его бедра. Ощущение неизбежности пронизывает меня.
Тук-тук. — Джорджио, ты оставил свой мобильник в столовой, — доносится из-за двери голос Аллегры. — Тебе кто-то звонил.
Он прерывает наш поцелуй только для того, чтобы пробормотать приглушенное проклятие, а затем снова ныряет, его язык вцепляется в мой, его руки изучают очертания моего тела.
Когда снова раздается стук, я хнычу ему в рот: — Не обращай внимания. — Я слишком далеко, чтобы остановиться сейчас. Его рука скользит вверх по моей грудной клетке и ладонями обнажает грудь, сжимая ее.
— Джорджио?
— Каззо! — Он отрывается от меня, его глаза почти чернеют от возбуждения, а грудь вздымается от учащенного дыхания. — Один момент, — рявкает он.
На мгновение кажется, что он колеблется между тем, уйти или остаться, но потом снова ругается, проводит рукой по моей щеке и идет к двери.
Мое сердце бьется
ГЛАВА 22
МАРТИНА
Мой пульс еще не полностью выровнялся, когда я спускаюсь на ужин часами позже тем же вечером.
Меня лихорадит. Мой желудок сжался. В моем клитор постоянное гудение. Это нормально?
Иисус. Мое тело не приспособлено для того, чтобы справиться с этими эмоциональными американскими горками.
Я сажусь с Аллегрой и Томмазо и быстро узнаю от них, что Джорджио покинул дом. Случилось что-то важное, но подробностей Аллегра не знает.
Тревожный страх, сильный и внезапный, пронзает мое затянувшееся возбуждение. Что случилось? Где он? Он лжет Сэлу обо мне. Что, если дон узнает? Мысль о том, что Джорджио в опасности, внезапно становится невыносимой.
— Он ничего не сказал? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.
Аллегра кладет себе на тарелку свиную отбивную. — Нет, дорогая. Не беспокойся об этом. Он вернется раньше, чем ты думаешь.
Невозмутимое выражение лица, которое мне удается сохранять за ужином, стоит мне как минимум года жизни. Я никогда не чувствовала себя более нервной или тревожной. Я отказываюсь от экспрессо, которое Аллегра предлагает мне после еды, и ухожу в свою комнату. София следует за мной наверх. Может быть, ее собачья интуиция чувствует, что со мной что-то не так, и кажется, что она довольна, когда я позволяю ей запрыгнуть на кровать.
Гладя ее короткую шерсть, я прислушиваюсь к комнате по другую сторону стены.
Как и ожидалось, молчит.
Может, мне стоит позвонить Дему. Он может знать, куда делся Джорджио. Я достаю телефон из тумбочки и позволяю своему пальцу зависнуть над его именем на несколько долгих секунд.
Нет, лучше не буду. Я не хочу беспокоить его, если он занят, и, если я начну спрашивать о Джорджио прямо сейчас, не уверена, что смогу скрыть свое беспокойство. Мой брат слишком хорошо меня знает, чтобы не заметить этого.
Прошло несколько дней с тех пор, как я в последний раз разговаривала с Демом. Он был скуп на детали того, как продвигается его план. Когда мы разговариваем, он делает вид, что все в порядке, но мой брат мастерски контролирует свои эмоции, и он никогда особо не делился со мной делами клана. Я могу только надеяться, что с ним и Вэл все в порядке.
Я уже собиралась убрать телефон, когда заметила дату.
Завтра мой день рождения. Мне исполняется девятнадцать.
Я проводила каждый день рождения с Демом до сих пор. Рас тоже обычно там, и несколько лет он приводил своих родителей, которые взяли Дема и меня, когда наши собственные родители умерли. Осознание того, что завтра я не увижу никого из своей семьи, тяжело врезается в меня.
Я закрываю глаза от волны печали, которая наслаивается на тревогу, и тяжесть эмоций давит на мое сердце.