Когда она сказала да

Брэдли Селеста

Она слепо обвела взглядом расстилавшийся за окном пейзаж.

— Поместье? Да, мы могли бы…

— Не Эмберделл. Я отдам его в управление Генри, — перебил Рен. — Пока я болел, для меня это место было достаточно хорошо, но теперь, когда выздоровел и обрел желание жить, вряд ли мне захочется и дальше прозябать здесь.

— Пожалуй, я могу это понять.

Она бросила последний, полный затаенных желаний взгляд на Котсуолдс, сглотнула слезы и решительно отвернулась.

—

Хорошо. Когда мы едем?

— Боюсь, не мы. Я. Меня вновь призвали на службу. Возвращаюсь к той работе, которую выполнял раньше, до того как был ранен.

— Возвращаешься? Снова станешь шпионом?

— Да, — коротко кивнул он, — но предпочитаю, чтобы ты держала эту небольшую подробность при себе.

— Но… разве ты будешь жить не в Лондоне? — прошептала Калли.

Рен пожал плечами.

— Я еду, куда меня посылают. В Англию, Францию, Португалию… возможно, в Россию.

Она с трудом откинулась на подушки.

— Россия? Это так далеко…

— Чем дальше, тем лучше, — ответил Рен с энтузиазмом, которого не испытывал. — Мне не терпится покинуть это тоскливое место. Я чувствую себя так, словно долгие годы пробыл в тюрьме. Теперь благодаря тебе я свободен.

Глубоко вздохнув, он подошел к окну, со стуком захлопнул его и задернул шторы.

— Довольно этого холода. Я разожгу огонь, хорошо?

Она слабо подняла руку.

— Нет. Подожди! Рен… а как же мы… как наш брак?

Рен фальшиво улыбнулся.

— Ну… аннулировать его невозможно, так что будем следовать ранее намеченному плану. Ты вернешься к семье, а я начну свою жизнь заново.

— Твою жизнь…

Калли стало плохо. Даже раненая, даже лежа в постели, наедине с болью и опийным туманом, даже тревожась за Атти, где-то в глубине души она все равно была счастлива.

Счастлива в своей любви к нему, счастлива в уверенности, что когда-нибудь он тоже полюбит ее, что нуждается в ней. Что хочет видеть ее рядом… всегда.

Да, она знала его только больным. Только искалеченным и сломленным. Этот мужчина… деловитый, резковатый, да он ли это? Тот ли, которым был раньше? Тот, который писал колоритные письма старому кузену? Тот, кто завоевал своей отвагой уважение принца-регента?

Мужчина, когда-то любивший другую женщину. Ту, которой нравились шарфы цвета павлиньего пера.

Калли прижала кончики пальцев ко лбу, пытаясь унять растущую боль. Пытаясь заставить себя понять.

— Значит, меня ссылают в Лондон, ждать твоего возвращения в Уортингтон-Хаусе?

— Калли, меня не будет очень долго. Теперь мне будет трудно менять внешность. С другой стороны, начальство считает, что изуродованное лицо может стать преимуществом.

Люди не склонны слишком пристрастно расспрашивать человека со шрамами. Полагаю, они не захотят знать о моем прошлом больше, чем это необходимо.

Все это звучало ужасающе, но вполне логично. Он был очень хорош в своем деле. И, очевидно, любил эту жизнь. Нуждался в приключениях. В опасности.

Куда больше, чем в ней. Это видно.

«Что делать, когда любишь человека больше, чем он — тебя?

Неужели останешься… будешь ждать, гадать, волноваться? Пытаться заслужить эту любовь, всегда чувствовать себя так, словно недостойна его. Молить о малейшем знаке внимания, улыбке, ласке…»

А если она останется? Он возненавидит ее, и что она будет делать здесь, в поместье? Остаться, сидеть и ждать, как покорная собачонка, в надежде на подачку?

Боль была невероятной. Она навалилась на Калли, убивая сладостные надежды, душа только что родившиеся мечты.

Гордость Уортингтонов боролась со слезами, но ослабленная раной, проиграла сражение с напором эмоций.

Слезы текли медленно, непрерывно, падая на руки, сбегая по запястьям…

«Прекрати!»

Бесполезно.

— Я не хочу ехать, — прошептала она. — Пожалуйста. Хочу остаться с тобой.

— Но я не останусь. Я уезжаю, хотя сам не знаю, куда. Вряд ли ты можешь последовать за мной.

Последовать за ним. Как послушная собачка.

Но ей все равно. У нее нет гордости. Осталась только боль. Внутри и снаружи. Тело и сердце.

— Рен, я люблю тебя, — вырвалось у нее. — Не… не заставляй меня уезжать. Почему мы не можем жить, как раньше?

— Здесь? Неплохое место, чтобы умереть, любовь моя, но жить?!

Он никогда раньше не называл ее своей любовью. Беспечно. Не имея в виду ничего серьезного, словно зеленщик-кокни, пытающийся очаровать покупательницу, чтобы продать побольше яблок.

Он впервые произнес это слово и так небрежно… между прочим…

Внутренности свело от муки, обиды, гнева и чего-то вроде отчаяния.

Он неодобрительно воззрился на нее:

— Калли, моя работа крайне важна. Я служу Англии. Спасаю жизни. Не хочешь же ты на первое место поставить свое счастье, а не благо людей?

Это был удар ниже пояса, недостойный человека, который когда-то считал, что сражается честно. Но неважно, как низко он пал, главное, чтобы она оставила его… и выжила.

Калли с трудом выпрямилась и потянулась к нему.

— Пожалуйста, Рен, я этого не вынесу! Не смогу. Пожалуйста, скажи, что ты жестоко пошутил и хочешь, чтобы я осталась… что ты тоже мечтаешь остаться со мной.