Когда они придут
Шрифт:
Пришел отец Коляна с каким-то седым мужиком, они сели пить кофе, изредка бросая на нас взгляды. Атмосфера пофигизма как-то сразу сбилась, поэтому контровая партия получалась какая-то смятая. При счете 3-0 в пользу парковых Колян начал как обычно ворчать, типа они только наши подставки бить и умеют. Еще бы, сам же им и накатывает. Парковые закатили пятый шар, отыгрались, настала бить моя очередь. В этот момент я и завис, причем с кием наизготовку уже приготовившись бить. Слабая вспышка стрельнула ощущением близкого падения в пропасть и быстро прошла. Доли секунды я висел над обрывом, хотя сознания не терял.
– Резет, ты че, нормально все? – Колян тронул
– Да нормально, нормально, счас я, – острое чувство узнавания пронзило меня, я точно знал, что когда-то раньше я уже играл эту партию. Или буду играть, но уже не в первый раз. Так, сейчас проверим. Сначала первый свояк в угол, потом два чужих, еще раз своего с седьмым номером мягко в центр, потом резким щелчком штаны по углам. Да, точно, не знаю как, но я помню эти удары. Шесть шаров я забил, вообще не целясь, всего за несколько секунд. Оставшиеся два чуть медленнее, но тоже почти не глядя на стол, видя перед собой только марево матового бочка очередного шара со следами мела от наклеек. Все как в тумане. Пришел в себя от редких похлопываний Серого по плечу, стер со лба капли пота.
– Неплохо катаете, ребята, – Колин отец с мужиком прошли мимо на нас на выход. Поймал задумчивый взгляд седого и машинально ответил, – спасибо, дядя Слава.
– На, держи, – Сергей протянул мне тысячу рублей. – Счет 3-2 в вашу пользу, значит с нас тысяча. Ладно, мы потом отыграемся, сегодня просто был не наш день. Ну все, мы пошли, – парни, кажется, даже и не расстроились, деловито пожали нам руки и вышли на улицу.
– Ну че, Леха еще покатаем или хорош? – Колян ставил оставленные парковыми на столе кии в стойку.
– Да не, хватит, че то я подустал. Да и жрать охота, надо в общагу идти, – ноги совсем не держали, причем даже сидя на стуле, меня тянуло завалиться на бок.
– Ну да, ты сегодня дал жару, последнюю партию вообще их уделал. У тебя че, было да? – Колян знал о моих приступах, сейчас он пытался старым носовым платком оттереть следы мела со своего любимого шара с номером одиннадцать, это день его рождения. Причем до всех остальных шаров ему было абсолютно пофиг. Например, на восьмом вообще был небольшой скол, а первый потемнел, когда его чем-то химическим чистили. Этого Колян в упор не видел, но вот одиннадцатый он периодически натирал до блеска. Еще я заметил, что он его всегда старался на острие пирамиды ставить.
– Ну, было в лёгкую, но, блин, как-то интересно было. Как будто я всю эту партию до этого в уме сыграл. У меня так раньше в шашках было, когда я пешки не трогал и всю партию мысленно проигрывал.
– Понятно. То-то ты ее за несколько секунд сделал, и играл как робот какой-то. Ты же вообще вроде не целился и на стол даже не смотрел, – блестящий одиннадцатый Колян всегда ставил первым на полку. – Хотя это же вообще круто, если у тебя такие приступы будут, будешь у нас как Ванга бильярдная.
– Ага, если б так всегда. А вот фиг там, так почти никогда. Ладно, я пошел, – с раскачки встав со стула, я хлопнул Коляна по плечу и двинулся к выходу.
Улица встретила меня запахом гудрона и испарениями раскаленного асфальта. Как будто с головой нырнул в горячую ванну. А ведь день-то уже скоро закончится. Хотя местное светило, похоже, плевать хотело на наступление вечера, жарило оно так, что будь здоров. Эту жару, если хорошенько прищуриться, можно было даже увидеть – светлое такое марево вроде тумана порхало в горячем воздухе, который и вдыхать было тяжело. А я еще хотел сегодня пешком пройтись. Так, если и идти, то только по теневой стороне.
2. Жить будешь интересно
– Да не знаю я, откуда это у него могло взяться. Как это вообще проявляется? – раздраженно вертел в руках карандаш врач в поликлинике, к которой были приписаны мы, детдомовские. В тот год перед первым классом нас повели проходить медосмотр. Ну тогда-то наша воспитательница и спросила врача про мои зависания, как я их тогда называл.
– Ну, он сначала резко замирает, а потом молчит и смотрит в одну точку. Иногда долго, как будто задумался, а иногда и незаметно даже, – Мария Нашевна с робким вопросом в глазах смотрела на врача, водящего пальцем перед моим носом. Вообще-то отчество у нее было другое, длинное и какое-то заграничное. Ну а мы для простоты ее фамилию – Инашева – переделали в отчество Нашевна. Относилась она к этому спокойно, а Гриня даже божился, что слышал, как ее так сам директор называл. Врет, наверное.
– И как давно вы стали замечать за ним такое? – врач пытался поцарапать мои руки половинкой школьного циркуля. Эй, ну больно же, все я чувствую, себя так карябай.
– Ну, наверное, где-то с месяц, может чуть раньше, – Нашевна поправила очки и задумчиво наморщила свой носик, всем своим видом показывая, что она про своих воспитанников помнит абсолютно все.
– Так, а здесь как? – молоточек доктора пару раз дернул мои худые ноги. Ну ладно, выйди пока в коридор, – убрав молоток в карман халата, доктор заскрипел о чем-то карандашом про меня на своем медицинском языке.
Мария Нашевна вышла из кабинета врача минут через пять. Как-то загадочно глянула на меня, потом на листок с докторскими каракулями, сложила и убрала его себе в сумку. Потом присела рядом со мной на скамейку, похлопала меня по плечу и взъерошила мне волосы на макушке.
– Беречься тебе надо, доктор сказал. Это у тебя с нервами связано, болезнь такая, вроде бы как падучая, но сам он точно не знает. Надо будет, говорит, обследоваться потом. Откуда это у тебя он тоже не знает, говорит, может и само со временем пройдет или всегда так будет. Надо таблетки будет пить, доктор сказал, что выпишет рецепты, их просто так не выдают. Но ты не бойся, – снова погладила она меня по голове, – это точно не смертельно. Жить будешь, причем жить будешь интересно, – натянуто улыбнулась она мне.
Но жить интересно мне почему-то оказалось намного сложнее, чем другим. С началом занятий в школе я стал больше уставать и все чаще выпадать из реального мира. Доктор таблетки мне пока не выписал или их не было, а тот порошок в пакетиках, который мне давала наша медсестра, толстая и крикливая Антонина по прозвищу Колба, был вообще невкусный, точь в точь как толченый мел, которым мы в классе на доске писали. Так вот он также прилипал к зубам, и еще запах у него был противный. Поэтому я его редко когда пил. Только временами, чтобы Колба не увидела, что пакетики у меня копятся, я их в умывальник высыпал и смывал.