Когда они придут
Шрифт:
Грамоту из рук спортивного дядечки получать вместе со мной вышла Мария Нашевна, которая так зарделась, как будто это она заняла первое место. Мне дали в руки маленький кубок и сказали готовиться представлять город на областных соревнованиях.
– А Алексей пусть тренируется, – дядечка потрепал меня рукой по волосам. Вы за этим посмотрите, хорошо, – еще больше засмущавшаяся от этих слов Нашевна молча кивнула. Потом мы фотографировались и пили чай с печеньем, наверное, вкусным. Но это я уже со слов моей сопровождающей знаю, потому что меня самого после фотографирования накрыло и держало до самого прихода обратно в детдом. В один момент я даже чуть сознание не потерял, но вовремя вынырнул. Во рту был привкус крови от прикушенной губы и остатки
3. Откуда же ты взялся
– Поиграй пока здесь, сыночек, я быстро, только через дорогу в магазин сбегаю за молоком, – красивая светловолосая женщина усадила мальчика где-то полутора-двух лет в песочницу. Песочница была новая, с чистым мелким песочком и кем-то забытой пластмассовой чайной ложкой. Мальчик цепко выхватил ее из песка и, глядя вслед переходящей улицу маме, засунул в рот. Песок был вкусным, ложка то врезалась в груды песка, то выплевывала его фонтаном вверх. В руках ребенка она была ничуть не хуже ковша экскаватора. Утомившись, малыш свернулся на нагретом солнцем песочке и не слышал визга тормозов, глухого удара и чьего-то испуганного вскрика. Звон бидона по луже молока на асфальте также его не разбудил. Не мог слышать он и обрывки разговора двух полных теток на той стороне улицы, мол, совсем молодая, нет, не насмерть, но без сознания ее скорая увезла, вон молоко на асфальте все еще не высохло. И даже спустя целый час, когда от пролитого молока уже остались лишь белесые пятна, стоящая в тени кустов песочница также заботливо берегла сон уставшего ребенка.
– Эй, мама, смотри, смотри, там лялька спит, – чернявая девчушка потянула свою маму за юбку.
– Миро дэвэл, да и верно спит, чаворо, мальчик чей-то, – цыганского вида женщина устало поставила на траву тряпочный баул, подобрала свои юбки и присела на него.
– Красивый такой, – девчушка присела на край песочницы, – эй-эй, соня, где твоя мама?
Малыш заворочался и проснулся, а как проснулся так сразу и засопел, готовясь заплакать сразу за все. И за то, что кушать хотелось, опять же в туалет не сводили.
– Мама, мама, он ничей, ничей, смотри – его же никто не ищет и не зовет, давай возьмем его с нами, ну пожалуйста, – девчушка аж припрыгивала от нетерпения.
Цыганка потянулась, взяла еще сонного ребенка на руки и начала покачивать. Сопеть малыш сразу перестал и даже закрыл глаза, благо детский сон еще не успел далеко уйти от него, да и кушать почему-то уже не особо хотелось. А в туалет он уже того. Улыбнувшись и сразу став выглядеть моложе, женщина смахнула с лица мальчика налипшие песчинки. Поэтому можно еще и поспать, пока мама придет, тем более еще и на ручках баюкают.
Привычный скрип цыганской брички навевал дрёму лучше любой колыбельной. Скоро уже должен был показаться поселок, Янко встряхнул вожжи и потряс головой, отгоняя сон. Сзади из брички раздался детский плач и успокаивающий голос Лалы. Вот, дырлыны, своих детей ей мало, так она откуда-то еще и чужого принесла. Не дай бог, искать его будут, а если у них найдут, то беда им всем будет. Никто ведь им не поверит, что этот ребенок – найденыш. Скажут, вы нашли, а у кого-то он пропал. И пропажу сразу им в кражу и поставят. Ну а в тюрьме-то сидеть ему придется. А за воровство ребенка, да еще и цыгану дадут столько, что мало точно не покажется. Вот дура баба, а? Дура и есть. Это же надо было до такого додуматься, чужого ребенка в табор притащить. Ну и что, что он один был, и никто его не искал. Как потерялся, так найдется. Это людей заботы, а не цыган. Чужак, он, гаджо, что он нам. А сейчас как вот? Самим как прокормится, думать приходится. Но это ладно, многого ему и не требуется. Но что с ним дальше делать-то? Не оставишь же его в поле одного? Люди-то потом сказать могут, что Янко сироту на погибель кинул. Ладно, что-нибудь само придумается, вон уже дома показались.
За такими беспокойными мыслями цыган и не заметил,
– Знаешь, а с этим мальчиком так хорошо дают, наши-то ребята уже постарше, а этот еще совсем маленький, да и нравится он людям, – Лала принесла мужу вечернюю похлебку. – Янко, пусть он еще с нами побудет, потом, когда уже к зиме поедем, будем думать о нем.
– Откуда же ты взялся, а? – задумчиво глядя на возящегося под бричкой с щенком мальчика, Янко дул на горячий котелок.
– Да не разговаривает он пока, разные звуки только. Двух годин, наверное, даже еще нет ему. Но ласковый он такой, всем людям улыбается, ручки к ним тянет. И сам на руки ко всем идет. Может, пусть он с нами останется, а?
– Ты, Лала, пойми, сейчас дают тебе с ним больше, погадать доверие от людей тоже есть, но он все равно нам чужой и не будет ему жизни с нами. Да и самой тебе хватит уже ходить по улицам, как люли какой-то. Как назвала-то ты его?
– Да вроде Эйша что-то говорила. Эйша, иди-ка сюда, – окликнула Лала дочь. Как ты нашего найденыша называла?
– Лёуша, ну имя такое у них есть, Алёша, – девочка заливисто засмеялась, глядя как маленький щенок, играясь, вцепился мальчику в нос.
– Ну, Лёуша так Лёуша, а фамилия у него как наша тогда пусть будет, Петров, – допив прямо из котелка остатки похлебки, Янко сыто икнул и полез в бричку. Делать уже ничего не хотелось, да и ночь скоро. Надо будет перед сном еще до лошадей сходить, пошептаться с ними, успокоить их на ночь. Чтобы не косились опасливо в сторону поселка, со сторону которого уже сейчас брешут во все голоса дворовые псы. Ладно, а пока и полежать немного можно. На улице кто-то елозил ложкой по дну котелка. Это, наверное, Лала, накладывала остатки похлебки для себя и детей, они, как и положено цыганской семье, всегда ели только после отца.
Осенью хоть и светало еще по-летнему рано, но по утрам уже тянуло вполне ощутимой прохладой. В звенящей предрассветной тишине из поселка доносилась приглушенная перекличка петухов и протяжное мычание коров. Потом вдалеке быстро смолкло тарахтение мотоцикла, и утреннюю тишину прорезал резкий щелчок пастушьего кнута. Цыганский табор тоже понемногу просыпался, скрипели борта бричек, детские сонные голоса перемежались с позвякиванием ведер, чуть глуше слышалось фырканье лошадей. С утра Янко подновил давно скрипевшее днище телеги, потом смазал колеса, а Лала подлатала парусину на крыше. Скоро надо бы им уже и в дорогу трогаться. В теплые места до стужи надо бы успеть, а путь предстоял не близкий.
Вытирая руки от масла об кусок старого холщового мешка, Янко с прищуром смотрел на детей, бросающих камни в вырытую в земле ямку. Найденыш старался не отставать от других ребят и тоже держал в руках плоский камешек. Он бросал последним. Смешно косолапя, мальчик вразвалочку отошел за палку, развернулся и, совсем не глядя, легко забросил камень точно в центр ямки. Дети завопили, а Эйша взяла чужака за руки и начала скакать с ним.
– Смотри, Янко, наш Лёуша совсем еще маленький и раньше в такие игры никогда не играл, а сразу попал, – сзади незаметно подошла Лала. – И кольца он на палку набрасывает быстрее других ребят. Даже камешками в перевернутое ведро чаще других попадает. Какой ловкий, да?