Когда отцовы усы еще были рыжими
Шрифт:
– А вы попробуйте поклониться в таком облачении, - кричал им отец.
Но их было не переубедить. Вальтеру надо как следует дать по кумполу, и точка.
Отец теперь стал еще внимательнее к Вальтеру, чем обычно. Но не мог же он ходить за ним по пятам, и получилось так, что в один прекрасный день другой человек вступился за Вальтера.
Был вечер, Фрида опять с утра искала работу, и я, как обычно, ее сопровождал: бывает, что на некоторых работодателей производит хорошее впечатление, если наниматься приходят с мальчонкой. Мы как раз
Первой их заметила Фрида.
– Господи, - воскликнула она, - они же стащили у Вальтера голову! Надо проследить, куда они ее денут!
Я бросился вслед за ними. Один раз я потерял их из виду; я все время думал о Вальтере, сердце у меня учащенно билось, и это мешало следить за беглецами. Но, миновав несколько улиц, я снова заметил их, они с безучастным видом спускались к Шпрее, и вдруг тот, что держал голову, приподнялся на цыпочки и швырнул ее в воду.
Я думал, что у меня от ужаса остановится сердце, хотел закричать, но ничего не вышло, я просто неотрывно смотрел на воду, поглотившую голову. Потом поплелся обратно.
Навстречу мне шла Фрида.
– Ну?
– взволнованно спросила она. Я рассказал ей, что произошло.
– Боже милостивый, - сказала она, - а Вальтер сидит в садовом кафе и не смеет носа показать на улицу.
Я заревел, я неотвязно думал о том, что говорил отец.
– Банда!
– воскликнула Фрида.
– Проклятая банда! Перестань реветь! прикрикнула она на меня.
– Слушай!
– продолжала она.
– Ты сейчас обо всем расскажешь Вальтеру, придется ему еще немножко потерпеть, а я пока побегу домой и отрежу голову от медвежьей шкуры в гостиной.
Эта идея показалась мне гениальной. Хотя у Фриды всегда возникали гениальные идеи.
Вальтер сидел в, полном уединении. Он торчал из своей медвежьей шкуры, словно какой-то престарелый младенец, которого засунули в рыцарские доспехи. Я сообщил ему наш план и помчался домой.
Фрида не теряла времени даром - хозяйка, к счастью, ушла в кино. Шкура оказалась такой жесткой, что мы затупили чуть ли не все кухонные ножи, но в конце концов нам удалось отрезать голову. Она была вовсе не тяжелая, набитая старыми газетами, и пахла порошком от моли. Мы вытащили бумагу, и теперь голова была совсем пустая, сквозь разинутую пасть очень удобно было смотреть на мир.
Фрида сказала, что ей надо сперва сжечь бумагу; мы сунули голову в мешок, я взвалил его на плечо и бросился бежать.
Вальтер уже забился в самый дальний уголок кафе, слава богу, его еще никто не обнаружил.
Я достал голову, и мы попробовали надеть ее на Вальтера. Если не снимать картуза, то она вполне годилась ему и нигде не жала. Нельзя было только качать головой, но к этому Вальтер давно привык.
Мы переждали еще минутку, не появится ли кто из папиных дружков, потом Вальтер встал и своей неуклюжей походкой направился к выходу - ни дать ни взять медведь, только
Когда я вернулся домой, Фрида уже все рассказала отцу. Но отец не рассердился на нас, а сказал, что и сам поступил бы так же.
Мы ужасно обрадовались, что он так на это смотрит, но теперь все дело было в том, как посмотрит на это хозяйка. Мы, во всяком случае, намеревались, сколько возможно, строить из себя дурачков.
Наконец в девять часов она явилась, мы услышали, как скрипит дверь; но вела она себя настолько тихо, что нам это показалось просто зловещим.
Отец сказал:
– Вот как бывает: она не может взять в толк, что шкура вдруг лишилась головы.
Как раз когда мы решали этот вопрос, раздался звонок.
Мы услышали, что хозяйка прошла к двери и открыла. И в то же мгновение раздался душераздирающий вопль, потом - неуверенные шаги, щелкнул дверной замок, и снова воцарилась тишина.
Лишь мгновение понадобилось нам, чтобы немного прийти в себя. Потом мы выбежали на улицу. Там собралась целая ватага ребятишек. Перед ними стоял Вальтер в своем медвежьем наряде и как раз снимал с себя голову.
– Уф, - произнес он, сняв ее, - все же она немного жмет. А что там с вашей хозяйкой? Я ее не очень напугал?
– Ничего страшного, - отвечала Фрида и высморкалась, - бог спей.
– И все-таки, - сказал Вальтер, - голова - первый сорт, я могу ее себе оставить? Отец и Фрида переглянулись. Мы вернулись в дом и стали упаковывать вещи.
ГВОЗДЬ ПРОГРАММЫ
Поначалу жизнь еще шла более или менее сносно, но когда отец снова очутился без работы, терпение лопнуло. Начались перебранки; Фрида заявила, что отец слишком бездарен, чтобы найти работу.
– Будь любезна, повтори, - сказал отец.
– Ты слишком бездарный, чтобы найти работу, - повторила Фрида.
– Я надеюсь, - сказал отец, - что тебе вполне ясны последствия подобного заявления.
Он взял меня за руку, и мы пошли гулять.
К счастью, как раз тогда в наших краях была ярмарка. Не слишком большая, но посмотреть на нее собиралось множество народу. О колесе счастья и тому подобной дребедени мы и не помышляли. Но вот что нас очень интересовало, так это балаганы.
В одном из них выступала сильно набеленная дама; ей засовывали в рот электрическую лампочку, и лампочка загоралась. Во время одного из представлений какой-то господин крикнул, что это надувательство. Тогда поднялся отец и сказал, что этому господину должно быть стыдно.
Набеленная дама потом подошла к нам и спросила, не хочет ли отец присутствовать на всех представлениях и давать отпор возможным нарушителям спокойствия; она предложила отцу марку за вечер.
Как впоследствии отец мне признался, у него были сомнения. Это же большая разница, говорил он, возмутиться стихийно или за деньги. Но потом он все-таки согласился, ведь тарелка горохового супа у Ашингера стоила всего пятьдесят пфеннигов.