Когда отступит тьма
Шрифт:
Эрика не стала разрушать его иллюзий. Когда скульптор радостно пригласил ее к себе в мастерскую, она пошла. Он лепил, отливал и обжигал скульптуры в сарае на задворках многоквартирного дома на извилистой окраинной улице. Леда находилась там, глина была еще влажной, покрытой отпечатками пальцев. Даже незавершенная, она явно была лучшей его работой, чувственной и необычной, неиспорченной дешевой эротикой, маленьким шедевром.
Ее заказ десяти репродукций явился для него очень крупной сделкой. В тот же вечер после
— Я замужем, — твердо сказала Эрика, — и слишком стара для тебя.
Скульптору было от силы двадцать шесть лет, на десять меньше, чем ей.
Его восхищение ее красотой и обаяние вызвали у нее только смех, но проникнутый печальной ноткой. При расставании скульптор взял ее за руку и сказал, что она не похожа на большинство американцев, которых он знал.
— Почему? — спросила Эрика, ожидая услышать еще один комплимент.
— Потому что, — ответил он, — вы страдали. Я это вижу. Вижу в душе у вас мучительную боль.
Эрика не знала, что ответить, и промолчала.
— Это замечательная вещь, — обратился к ней в тишине магазина невысокий круглолицый человек.
Она с трудом вернулась к настоящему.
— Не правда ли? Скульптор — молодой итальянец, необычайно проницательный.
Покупатель решительно взглянул на свисающий ценник.
— Дороговато, — сказал он, но лишь потому, что считал себя обязанным проявить характер.
Эрика улыбнулась:
— Их количество ограничено. Будет сделано всего двести копий. Каждая подписана и датирована скульптором. Я заказала десять. Это последняя.
— Идут нарасхват?
— Ну не совсем. Я получила их в ноябре. Сегодня у нас что, двадцать пятое марта? Так что где-то по две в месяц.
— Не подумал бы, что дела у вас идут так хорошо. То есть магазин замечательный, но расположен как-то на отшибе. Я бы не заметил его, если б не остановился перекусить.
— В теплые месяцы торговля идет неплохо. Люди ходят по магазинам в поисках, скажем, антиквариата. Зимой вяло, но я получаю заказы по почте.
— У вас есть каталог?
Покупатель, судя по всему, заинтересовался.
— Купите эту вещь и непременно окажетесь среди моих подписчиков.
Покупатель сдался.
— А вы умеете убеждать.
— По-моему, вы уже сами убедили себя.
Покупатель расплатился кредитной карточкой, и Эрика упаковала скульптуру, на ее тонких, сильных руках проступали очертания тугих мускулов, когда она заклеивала липкой лентой картонную крышку коробки.
— Заправляете тут всем в одиночку? — спросил он.
— Да. Работаю пять дней в неделю.
— Продайте еще несколько таких скульптур и сможете позволить себе нанять помощника.
Эрика лишь пожала плечами, не считая нужным говорить этому человеку, что деньги ее не заботят. Магазин был ей нужен для души, а не для кошелька. Она любила
Покупатель ушел, и Эрика, оставшись одна, вновь стала протирать свои скульптуры. Часы показывали четверть второго. В час тридцать у нее была назначена встреча за обедом с Рейчел Келлерман. Рейчел была сплетницей, невежей, постоянно стремящейся произвести приятное впечатление в самой неприятной манере, но Эрика не обладала талантом заводить близких друзей. В жизни у нее ни с кем не было душевной близости, даже с мужем.
Эрика поморщилась. Особенно с мужем.
И стала тереть еще напористее, вкладывая в эту работу какую-то гневную силу. Ей пришло в голову, что будь она способна выбирать друзей так же мастерски, как произведения искусства, то...
Какой-то шум.
Повернув голову, Эрика прислушалась.
Из глубины магазина доносился негромкий скрип дверных петель.
Она же заперла заднюю дверь!
Может быть, и нет. Утром приехала взволнованная, расстроенная. Дома было не все ладно. То, что Эндрю сделал с ней... в душевой...
Сейчас было не до Эндрю. В магазине кто-то находился.
Снаружи по Мейн-стрит то и дело с шумом проносились машины. Сияло ясное небо, на его фоне виднелись деревья без листвы, кирпичные дома с высокими крышами, далекая водонапорная башня.
Было двадцать минут второго буднего мартовского дня, она находилась в центре многолюдного города. Бояться было нечего.
И все-таки Эрика перед тем, как идти в задний коридор, зашла в кабинет и нашла острый нож, которым резала упаковочную ленту.
Дверь была распахнута, проем ее заполнял голубой дневной свет. В коридоре стоял полумрак, были видны темные боковые двери. Незваный гость мог прятаться в кладовой, в чулане с принадлежностями для уборки, в туалете.
Эрика остановилась на пороге коридора.
— Эй? Кто здесь?
Нож в ее руке дрожал. Она сомневалась, что сможет пустить его в ход.
Вызвать полицию — вот что следовало сделать, ну а если дверь просто распахнулась от ветра? Она оказалась бы в глупом положении.
Ну что ж... в глупом так в глупом. Не рискуй.
Эрика чуть было не повернула назад. Но вдруг, удивляясь собственной смелости, шагнула вперед.
Она стояла напротив кладовой. Дверь была закрыта. Хватит ли духу открыть ее?
Не было никаких причин идти на такой риск. Кроме одной... Эрика ненавидела страх. Ненавидела эту остолбенелость, это нерешительное колебание между «что, если» и «почему бы нет». Находиться под властью чего бы то ни было, даже собственных чувств, казалось постыдной слабостью, выносить ее она не могла. Левой рукой Эрика резко распахнула дверь.