Когда отступит тьма
Шрифт:
Вспышка страха вызвала смешок, и она слегка успокоилась.
Однако взгляд ее то и дело устремлялся в зеркальце, она поглядывала, нет ли позади машины. Грузовика... синего пикапа...
Эрика сделала еще один поворот, и слева у обочины дороги взгляду ее предстал белый дуб. Узловатый, расщепленный, неправильной формы, раскидистый, толстые ветки его уродливо клонились к земле. В 1970 году удар молнии расколол его пополам, и с тех пор гниение вело свою отвратительную работу, гниль разъедала дерево изнутри,
Дуб менялся со временем. Однако же оставался мгновенно узнаваемым, как памятный ей ориентир.
Эрика затормозила. Из-под задних колес полетела пыль, белая в бледном свете, будто мука.
Она вышла из машины в бодрящий холод. Было всего пять градусов, свежо было на ветру в мозаичных тенях платанов и вязов.
Эрика взяла из сумочки тюбик губной помады и бросила ее на водительское сиденье. Дверцу она не заперла, ключ зажигания не вынула. Почему-то казалось, что следует быть готовой к быстрому отъезду.
Дверца захлопнулась с громким, похожим на выстрел стуком. Этот звук внезапно напомнил Эрике о лесной тишине и своем одиночестве. Она находилась далеко от города, в нескольких милях от городской черты. Здесь не было ни домов, ни телефонов — а она упорно отказывалась установить сотовый телефон в «мерседесе». Тишину нарушали только дующий холодными порывами ветер да негромкий шум машин на шоссе, идущем параллельно лесной дороге. Сознание, что незнакомцы проносятся мимо этой части леса всего в полумиле и вместе с тем совершенно отрезаны от нее, заставило Эрику почувствовать себя еще более одинокой.
Одинокой и беспомощной.
Ей никак не верилось, что наконец она за это принялась. В течение двух месяцев она колебалась, страшась взяться за дело. Двух месяцев с тех пор, как к берегу речушки прибило тело Шерри Уилкотт, нашедшей смерть от ножа.
Эрика вспомнила, как прочла в городской газете «Реджистер» сообщение о находке тела. Они с Эндрю завтракали в солнечной комнате. Сквозь доходящие до пола окна светило январское солнце, снаружи на солнечных ветках каркали вороны, и она услышала голос — собственный голос, — шепчущий в глубине души мрачное подозрение: «Это может быть делом его рук».
Роберт безумен. В городе его знали все, хотя предпочитали нелицеприятной правде уклончивые слова вроде «эксцентричный» и «странный». Может, кое-кто и считал, что он безобидный чудак, достаточно богатый — владеющий половиной гаррисоновского состояния, — чтобы вести сумасбродный образ жизни, какой только вздумается.
Эрика знала, что это не так. Она часто навещала Роберта, слушала его речи. Он чересчур много времени проводил в разговорах с собой и в конце концов выработал новый язык и новый образ мыслей, путаный, фантасмагоричный, метафорический, извращенный.
Возможно,
И он способен на убийство. Да.
Когда она в последний раз приезжала к нему — последний раз пыталась наладить с ним отношения, — Роберт разозлился на нее и даже набросился с ножом, невесть откуда взявшимся в руке, будто по волшебству. Она пустилась наутек, забыв о достоинстве, и уже в машине, в безопасности, разрыдалась. Никому, кроме Эндрю, об этом не говорила. И больше не ездила к брату.
Шерри Уилкотт была убита ножом. Так сообщалось в газете. Ее убил Роберт? Эрика не знала. Но это было возможно. И беспощадно неотвязная мысль об этой возможности преследовала ее два долгих, беспокойных месяца.
Сегодняшняя встреча наконец подвигла Эрику к поездке. Она больше не могла закрывать глаза на свои подозрения.
«Я ни за что не отвечаю, — сказал он. — Не буду в ответе за то, к чему они принуждают меня».
Роберт ее брат, но есть долг, который сильнее голоса крови. И если убийца он, — если! — тогда она выдаст его и твердо встретит последствия, ждущие их обоих.
Эрика сошла с дороги. Встав под дубом, оглядывала кору, пока не обнаружила инициалы. Вырезанные так глубоко, что даже двадцать с лишним лет спустя мох не совсем заполнил их.
Э. Г.
Р. Г.
Эрика Гаррисон и Роберт Гаррисон. Сестра и брат, навсегда объединенные выемками в дубовой коре.
Эрика вздрогнула, какое-то пронзительное чувство, слишком мучительное, чтобы определить его, сжало ее сердце.
«Господи, — подумала она, — Господи, пусть это окажется бессмысленной затеей, всего лишь нелепым, ужасным заблуждение».
Альтернатива обернется раной, такой глубокой, что, как и буквы на дереве, никогда не затянется.
И Эрика нетвердой рукой полезла в дупло. Страстно надеясь, что оно будет пустым. Но пустым оно не было.
Из дупла она вытащила старую, туго завязанную брезентовую сумку. Дрожащими руками развязала узел, и сумка раскрылась, обнажив свое содержимое.
Небольшой моток веревки с узлами через каждые несколько дюймов. Увесистый молоток. Пакет металлических колышков. И большой фонарик.
Эрика включила его. В тени задрожал бледно-желтый конус света.
Веревка, молоток, колышки хранились там больше двадцати лет. Но фонарик был новым, судя по всему, с недавно установленными батарейками.
Значит, Роберт, как она и боялась, приезжал сюда.
И возможно, в одну из ночей два месяца назад привозил Шерри Уилкотт.
— Не может быть, Роберт, — прошептала Эрика, в глазах у нее помутилось, инициалы стали расплываться, как смутное воспоминание. — Нет, ты этого не совершал. Ты не мог.