Когда отступит тьма

Прескотт Майкл

Коннор взглянул на часы. Дел у него было много. Прежде всего он хотел поговорить еще раз с Эндрю Стаффордом. До Грейт-Холла отсюда десять минут езды; надо пошевеливаться.

И нужно справиться о Вики Данверз. По последним имевшимся у него сведениям, она находилась в операционной, прогноз был неясен. Родных у нее в городе нет, и никого из сотрудников управления нельзя отправить на дежурство в медицинский центр. Но где-нибудь должен быть кто-то, могущий поехать. Коннор хотел заехать на радиостанцию, обратиться с просьбой и, раз уж он здесь, взять

другую портативную рацию вместо той, что оставил Элдеру. Затем...

Может быть, вернуться в галерею Эрики. Провести более тщательный осмотр. Если понадобится, вызвать шерифских экспертов.

Так много дел, и явно нет времени на ознакомление с папкой, лежавшей в нижнем ящике пыльного картотечного шкафа.

Однако, встав, Коннор все-таки раскрыл папку и в косом свете лампы взглянул на первый лист.

То было письмо, аккуратно отпечатанное на бумаге полицейского управления Барроу. Датированное 4 марта 1983 года, за подписью Пола Элдера.

Коннор пробежал глазами письмо. Элдер писал некоему доктору Лестеру Кондреку в Балтимор. Без указания места службы; письмо было адресовано на дом.

Оно было почти бессодержательным. Элдер благодарил Кондрека за любезную помощь.

Помощь в чем? И с какой стати начальнику полиции Барроу — Коннор припомнил, что Элдер получил эту должность в начале восьмидесятых, — потребовалось содействие балтиморского врача в деле, связанном с семьей Гаррисонов?

Коннор перевернул страницу и обнаружил протокол вскрытия.

Он видел несколько таких протоколов за время службы, хотя поменьше, чем видят детективы. Этот был датирован 17 июня 1973 года, вскрытию подвергался Дункан Колин Гаррисон, белый мужчина пятидесяти трех лет.

Отец Роберта и Эрики. Коннор нахмурился.

О Дункане Гаррисоне он почти ничего не знал, кроме того, что этот человек внезапно умер, когда его двое детей еще учились в начальной школе. Женился он поздно, жена Ленора была намного моложе его — трофеем, как говорили люди.

В 1973 году, подсчитал Коннор, Эрике было одиннадцать лет. Она никогда не говорила о смерти отца, и Коннору в голову не приходило затрагивать эту тему в разговорах с Элдером. Он смутно догадывался, что смерть была внезапной и потрясающей. Ему представлялись автомобильная катастрофа или сердечный приступ.

Коннор полистал пожелтевшие страницы, нечеткие фотокопии протокола, взгляд его привычно выхватывал ключевые фразы.

«Цианоз... точечные кровоизлияния... истечение белой пены изо рта и носовых полостей... значительная травма сердца... сильный отек легких... вода в легких...»

В конце резюме коронера[10]: «Все указывает на то, что у данного человека во время купания в одиночестве в Тертл-Понд случился сердечный приступ и он утонул в пруду».

Значит, причиной смерти был сердечный приступ, как и представлялось Коннору. Что ж, это не такая уж редкость. Он знал немало подобных случаев в Нью-Йорке.

Название пруда было знакомым. Коннор ненадолго задумался, потом сообразил, что был там однажды в холодный январский

день. Пруд находится совсем рядом с земельным участком Грейт-Холла. Он посидел немного на камне у воды с плавающими льдинками, глядя, как под унылым белым небом пролетают утки.

Летом маленький пруд был довольно красивым. Человек мог пойти туда искупаться в одиночестве.

Коннор вернулся к протоколу вскрытия и нашел описание содержимого желудка. Колбаса и яйца, частично переваренные. Завтрак. Значит, Дункан скончался утром.

Он подумал об утреннем ритуале Эрики, бодрящей пробежке по лесу. Возможно, у ее отца был похожий режим, только он, если позволяла погода, начинал день с купания в Тертл-Понде. В то утро перетрудил сердце и поплатился за это.

К последней странице протокола был прикреплен скрепками лист с фотографиями вскрытия. Коннор смотрел на крохотные изображения, пока не разглядел голое, несколько обрюзгшее тело на металлическом столе, белую кожу, покрытую темно-красными трупными пятнами. Последовательный ряд фотографий представлял анатомирование трупа в клинических деталях.

Коннор рассматривал фотографии, когда в комнату донесся негромкий, дрожащий стон, словно вопль из могилы.

На какой-то миг ему показалось, что он слышит Дункана, лежащего на металлическом столе под лампами дневного света, Дункана, взывающего о помощи или, подобно призракам елизаветинских времен, о мести.

Чепуха. В глубине коридора находится спальня, которую занимает Лили Элдер, неспособная больше подниматься на второй этаж. Коринна, живущая в доме медсестра, больше часа назад уложила ее, но она, должно быть, проснулась. И в страхе перед темнотой нечленораздельно позвала на помощь. Ответом на ее зов явились торопливые шаги Коринны, и Коннор услышал обрывки мягких утешений нежным голосом. Эта маленькая драма, видимо, бесконечно разыгрывалась каждый день и каждую ночь.

Призраков не было. Однако в протоколе вскрытия что-то взывало на свой манер — взывало к Полу Элдеру о новом расследовании.

Судя по всему, Элдер ни с кем не делился подозрениями, пока не получил возможность заниматься этим делом самолично, без вмешательства начальства. И когда вновь начал расследование, сделал это неофициально. Только так можно объяснить отправку материала Кондреку на домашний адрес.

Дальше в папке шло ответное письмо врача. Датированное двумя неделями позже элдеровского, оно суммировало телефонный разговор краткими, тщательно составленными фразами.

«Что до нашей дискуссии 10 марта, — писал Кондрек, — я возвращаю присланные документы со своими выводами. Как я уже указывал, эти выводы предположительные и не могут быть подтверждены имеющимися в наличии данными. Тем не менее я полагаю, что причиной смерти в данном случае явилось цианидовое отравление».

Коннор вздохнул.

Цианид.

Ни о чем подобном никто даже не заикался. Он бы непременно услышал. Даже малейшее подозрение в убийстве сохранялось бы долгие годы как местный скандал.