Когда падают листья...
Шрифт:
— Не говори глупостей, — войник сердито фыркнул, — не кирпич же, в самом деле, тебе здесь на голову упадет?
— Откуда тебе знать?
— Не говори глупостей, — повторил Дарен, но потом, вздохнув, добавил: — вы поедете со мной только при одном условии: вы не будете высовываться и будете молчать, когда я скажу.
Можно было, конечно, оставить их здесь и смотать самому втихую, но…
— Ладно! — с готовностью отозвалась девушка.
Дар усмехнулся и, повысив голос, сказал:
— И ты, сыщик, тоже из-за яблони вылезай, прирастешь. Я жду твоего согласия.
— Еще чего, — буркнул
— Твое дело, — нарочито небрежно войник пожал плечами, — в таком случае, Велимира поедет со мной одна.
— Еще чего! — возмутился парень громче.
— Тогда обещай, — ухмыльнулся войник.
Ждан помялся: он, в отличие от недальновидной и наивной девушки, прекрасно осознавал возможные последствия такого вот обещания. Но, с другой стороны, перспектива остаться одному его тоже не радовала. Да и девчонку бросать не хочется: больно маленькая для путешествий. А этот разве станет о ней заботиться? Ха!
— Хорошо, — проворчал, наконец, он, — только ты тоже в ответ пообещай, что не будешь пользоваться этим себе в угоду.
Дар рассмеялся:
— А как же иначе? Только себе в угоду! Исключительно.
— Ты знаешь, кто ты?! — возмутился Ждан.
— Отлично себе представляю.
И парню пришлось проглотить оскорбление, потому как после этой реплики вредного войника, высказанное, оно смотрелось бы на редкость глупо.
Конечно, Дарен не обольщался насчет обещаний: обоих хватит самое большее дня на два, ну, может, на три. Но хотя бы некоторое время почувствовать свою значимость… нет, от этого он отказаться просто не мог.
Как и условились, путники вышли из дому сразу же после завтрака, распрощавшись с хозяйкой, снабдившей их провизией дня на три. Веля без слов упаковала крупы, хлеб, яйца, соль и котелок в свою торбу и так же молча взвалила ее на плечи.
— А это что? — вдруг спросил Ждан, указывая куда-то вниз.
— Где? — растерялась девушка.
— На ногах у тебя! — он только заметил эту ужасную обувь, от которой он в свои семнадцать уже отказался, — ты так и собираешься в лаптях ездить по миру?
В этот раз парень злился больше на себя, чем на Велю: как это он за несколько дней совместного пути ухитрялся не замечать вот это вот, а?
— Но…
— Боги! — проскулил Ждан и просящее посмотрел в спину войнику, — Дарен, заскочим по дороге в лавку?
Тот, заплетая на ходу косу, лишь вздохнул:
— И не в одну.
— В смысле? — не понял парень.
— В смысле, вы рядом с моим конем всю дорогу бежать будете?
На пылинку воцарилась тишина.
— Ой…
Велимира покраснела и прикрыла рот ладошкой. Стыд-то какой! На чужие деньги!
— Да, — Ждан тоже явно смутился, — Об этом я как-то не подумал…
— Тебе это, судя по всему, вообще почти не свойственно, — "успокоил" его Дар, доплетая косу.
Но в этот раз никто ему отвечать не стал.
В обувной лавке путники проторчали с полпобега, но две пары приличной обуви из готового девушке все-таки подобрали. Впрочем, в одежную тоже пришлось заглянуть, когда оказалось, что у Вели нет ни одних брюк. В ответ на ее горячие протесты по этому поводу Ждан с Дареном, переглянувшись,
Дарен нервничал, и с каждой волной, утекающей сквозь пальцы, это ощущалось все сильнее. Веля никак не могла подстроиться под его шаг, но высказывать что-либо вслух не решалась: она не видела его пути. Вместо него были сплошные еле видные тропки и бесконечные развилки. Амулет Анрода делал свое дело: судьба войника стиралась. Она знала, что впереди их ждет нечто… плохое? Но предчувствия эти не имели под собой никакой основы. А спросить она так и не решилась.
Говорят, что в древности была такая легенда: двое братьев пошли на север, но один был горд (и самым больным его местом была его мужская гордость), а потому оделся легче, чем надо было. Второй же привык к вниманию и привык думать только о себе, и взял ровно столько теплой одежды, сколько бы ему могло понадобиться в пути. Но через несколько дней, когда братья добрались до высокого Вечного Ледника, они сидели у костра и молчали. И тогда второй, чтобы привлечь к себе внимание, пожаловался первому: "Мне холодно". А первый, гордо подняв обмороженный нос, сказал в ответ: "А мне — нет!".
И оба солгали.
Но обоих братьев Оар покарал: они замерзли в снегах.
Отец их был безутешен и не находил себе места, потому как у него не осталось детей.
И тогда к нему во сне явился Оар и молвил так: "За ложь покарал я твоих сыновей; но если бы я этого не сделал, то знай: первый бы развернул кровопролитную войну, а второй бы покончил с собой через три года".
Помните же, что Боги карают нас за поступки, но причина не в совершенном грехе, а в том, что именно заставило совершить нас его…
Поэтому Дарену бесполезно было корить себя за то, что он взял с собой Ждана с Велимирой, и даже за то, что самый близкий друг сейчас находится на волоске от гибели: свою роковую ошибку он совершил намного раньше, еще тогда, когда… Впрочем, неважно. Есть ли смысл сотрясать воздух, если уже ничего не исправить?
К вечеру путники добрались до маленькой весницы, чьи заборы подошли почти вплотную к лесу. Гостильни в ней не оказалось, но один дедок почти задаром предоставил кров в своем ветхом домике. Ждан хотел было фыркнуть на прогнившую крышу, но, заметив красноречивый взгляд Дарена, захлопнул уже было открывшийся рот и, едва не стукнувшись белокурой головой о дверную балку, зашел в дом вслед за Велимирой.
Девушку устраивал же любой кров: лишь бы все шло так, как надо. Впрочем, она и сама себе пока плохо представляла, как именно дальше развернутся их Нити, но готова была дать руку на отсечение: грядет что-то такое, что перевернет все, что было раньше с ног на голову.
Войник тоже не слишком огорчился тому, что вместо весницкого клоповника, по недосмотру Оара именующегося гостильней, будет уютная комната и чуть протекающая крыша. В конце концов, дождь ночью если и будет, то всегда можно подставить тазик. А может и не придется вовсе.