Когда плачет скрипка. Часть 1
Шрифт:
– Семен Маркович! Вы нарушаете наш уговор! Я могу сейчас уйти, и разговор состоится в Управлении и уже без вас, – Михаил сделал попытку подняться, но Садовский-старший вскочил и придержал его рукой:
– Что вы кипятитесь, молодой человек! Вам чего волноваться! Это нам нужно волноваться, мы в Ваших руках…
– Не в моих руках, а в руках закона, правосудия!
– Ох, эти красивые правильные слова: закон, правосудие, демократия, гласность – они нас погубят, как погубили те слова, которые мы слышали семьдесят лет…
– Я
– Какие показания?! – пыхтел Садовский-папа.
– Семен Маркович! Если не можете сдержаться, то выйдите на десять минут. Вам Марк все расскажет. Извините, конечно, что я распоряжаюсь в Вашем доме, но в противном случае мой приход бесполезен.
Тот опять показал жестами, что спокоен и расслабленно откинулся в кресле, как бы демонстрируя безучастность. Выражение лица Марка показывало, что он близок к истерике, и все же Михаил задал свой вопрос:
– Марк, вспомните, что было в руках у Ларисы, когда вы подошли к ней в трамвае, а потом шли следом на улице?
– Какое это имеет значение? Разве что-то пропало? Нам не предъявляли обвинений в краже…
«Ну просто национальная черта – отвечать вопросом на вопрос», – подумал Михаил, а вслух сказал:
– Значение этого вопроса я объясню потом. Сначала хочу услышать ответ. Подумайте хорошо, так как ответ будет занесен в протокол.
Марк переглядывался с отцом, явно ожидая поддержки. И поддержка последовала.
– Он ответит на Ваш вопрос после разговора с адвокатом.
Михаил был разочарован и не сразу нашелся, что сказать:
– Только не тяните с ответом. Ответ мне нужен в понедельник.
Отец и сын как по команде поднялись, и Михаилу ничего не осталось, как распрощаться. На лестничной площадке он невольно задержался, чтобы собраться с мыслями. Что он сделал не так? Почему все и слышать не хотят о пересмотре дела? Значит, Ярмак не скоординировал свои действия и выступил в одиночку! Может быть, это просто тонкая игра. Садовский-папа обладает достаточным интеллектом и деньгами, чтобы вести сложную игру.
Вдруг за дверью совершенно отчетливо раздался знакомый бас:
– Нужно позвонить Сумченко! Что за визит!? Я свои обязательства выполнил…
Михаил спешно спустился ниже – не хватало быть застигнутым за подслушиванием.
«Все! На сегодня довольно. Сейчас иду в манеж – хоть немного приятного за день».
Однако полного удовлетворения Михаил не получил и в манеже – не смог собрать достаточно сильную команду и проиграл все партии. В ожидании очередной игры, тренировался на боксерской груше – отрабатывал удар. Нужно было выполнять свою заповедь – отработке приемов посвящать ежедневно не менее десяти минут.
Чего Михаил добился вполне успешно, так это уснул, едва мокрая после душа голова опустилась на подушку.
Серое дождливое утро в субботу, что может быть хуже?! Особенно,
Но Анатолия, казалось, погода не огорчала. Он уже был одет и, весело насвистывая, шумно передвигался по комнате. Наконец, перед уходом, из долга вежливости заговорил:
– Извини, дорогой! Не знал твоих планов и поэтому на тебя не рассчитывал. Сегодня каждый в автономном плавании. Я так, в буквальном смысле… Прогулка на яхте в обществе дам и кавалеров. Завтрак в яхт-клубе родного спортобщества «Динамо», обед на яхте, а ужин и ночлег не планировались из-за неопределенности погоды и маршрута.
И он удалился, громко хлопнув дверью, точнее не придержал дверь на сквозняке – окно было широко распахнуто.
Прохладный воздух с улицы пахнул в лицо Михаилу и словно приморозил веки, они слиплись и он пробыл некоторое время в полусне. Уличные шумы казались невероятно громкими, но дремать не мешали, скорее наоборот. Наконец голос из какого-то закоулка мозга сказал: «Пора!» – и он проснулся.
Во время утреннего туалета и завтрака в студенческой столовке в голове вертелась дурацкая фраза: «Матч состоится при любой погоде!».
Она его преследовала и в трамвае по пути к Приморской улице, где в одном из примыкавших переулков с названием Санаторный жила мать Ларисы.
Остановка «Приморская улица». Он выходит и пытается представить в лицах трагедию четырехлетней давности. Еще каких-нибудь две недели и будет ровно четыре года. Все так, может быть, только зелени на деревьях и кустах еще маловато. Пасмурное утро сойдет за сумерки безоблачного дня. Словно он все это видел, хотя только читал описание места события в деле и газете.
Вот поворот к дому Ларисы. Вот место, где нашли ее тело (так не хочется употреблять слово труп). Вот калитка к старому одноэтажному довольно большому дому дореволюционной постройки. В нем живет несколько семей, и на фасад выходит несколько дверей с разнотипными лестницами в несколько ступенек. Часть из них очевидно более поздней постройки.
Двор просторный, цветочные клумбы, несколько фруктовых деревьев, огородик, поделенный на грядки, погреба, кладовые, гараж. Кто-то возится в огороде – плохо видно за кустами.
На лавке под навесом молодая женщина с детской коляской.
У центрального входа со ступеньками из потертых мраморных плит висит указатель: фамилия жильца и номер квартиры.
Белостенная А.П., Анна Павловна, квартира номер один. Вход крайний слева.
Михаил позвонил. Звонка он не услышал. Возможно, звонок далеко внутри квартиры. Позвонил еще. Женщина с коляской подала голос:
– Стучите! Звонок не работает.
Он постучал. Пауза… Шарканье ног, недовольное бормотание. Распахивается дверь и на пороге он видит Ларису, загримированную под неопрятную старуху.