Когда под ногами бездна (upd. перевод)

Эффинджер Джордж Алек

— Мне больше нечего тебе сказать, — заключил Оккинг.

— Если раскопаешь что-нибудь новое, или мне понадобиться с тобой связаться…

— Я буду здесь, — отозвался он безжизненным голосом. — Иншалла.

Я встал и быстро вышел из убежища Оккинга. Мне казалось, что я бегу из тюрьмы.

Отстегнув телефон, позвонил в больницу доктору Еникнани.

— Здравствуйте, господин Одран, — ответил знакомый низкий голос.

— Я хотел узнать о пожилой женщине по имени Лайла.

— Честно говоря, ничего определенного пока сказать нельзя. Не исключено, что она со временем поправится, но шансов мало. Пациентка уже немолода, она слаба. Приходится пичкать ее успокоительными и

держать под наблюдением. Боюсь, она может впасть в кому. Даже если удасться избежать такого исхода, велика вероятность, что мозг нормально функционировать уже не сумеет. Она теперь не в состоянии жить без постоянного присмотра, делать простейшие вещи.

Я с шумом втянул в себя воздух. Вот что я натворил…

— Такова воля Всевышнего, — пробормотал я наконец.

— Да, Аллах велик.

— Я попрошу Фридландер-Бея оплатить расходы. То, что с ней случилось, произошло в результате расследования.

— Понимаю, — сказал доктор Еникнани. — Нет нужды обращаться к вашему покровителю. Женщину лечат бесплатно.

— У меня нет слов, чтобы выразить благодарность за вашу работу. Я говорю от себя и от имени Фридландер-Бея.

— Мы исполняем священный долг правоверного, — ответил он просто. — Да, кстати, наши специалисты выяснили, что записано на модуле, который вы передали. Хотите послушать?

— Конечно.

— Там три слоя. Первый, как вы уже догадались, — запись поведения большого, сильного хищника, очевидно бенгальского тигра, с которым скверно обращались, безжалостно дразнили, мучили и не кормили. Второй — мозг младенца. Последний слой — самый ужасающий — затухающее сознание смертельно раненой женщины.

— Я знал, что имею дело с чудовищем, но не ожидал подобного ужаса. — Меня трясло от отвращения и ненависти. Этот несчастный отверг простейшие нормы нравственности!

— Разрешите дать вам небольшой совет, господин Одран. Никогда не пользуйтесь такими самодельными, кустарными программами. Они плохо записаны, с большим уровнем вредного «шума». У них отсутствуют предохранители, встроенные в продукты фирменного производства. Частое использование нелегальных изделий приводит к повреждению центральной нервной системы, а следовательно — организма в целом.

— Интересно, чем все закончится?

— Ну, предсказать несложно: убийца добудет второй подобный модуль.

— Если Оккинг, я, или кто-нибудь еще не доберется до него раньше.

— Будьте осторожны, господин Одран. Как вы сами только что заметили, он чудовище.

Я поблагодарил доктора и прицепил телефон к поясу. Меня терзало сознание собственной вины за жалкое прозябание, на которое я обрек Лайлу. Не давали покоя мысли о неизвестном враге, который использовал задание белорусских властей как предлог для удовлетворения своей тайной страсти — мучить и убивать. Известия из больницы полностью изменили почти готовый план действий. Зато теперь я точно знал, что предпринять и как придется поступить.

Шагая по Улице, я наткнулся на беднягу Фуада.

— Мархаба, — объявил он, скосив на меня глаза, прикрываясь рукой от солнца, чтобы лучше видеть.

— Как дела?

Мне не хотелось застрять на час посредине дороги; нет настроения слушать местного дурачка, к тому же нужно кое-что приготовить…

— Хассан хочет тебя видеть по какому-то делу; это связано с Фридландер-Беем. Сказал, ты поймешь.

— Спасибо, Фуад.

— Ты и вправду догадался, да? Ну, то есть, на что он намекает? — Несчастный, моргая, смотрел на меня; он клянчил свежую порцию сплетен, как собака — кость.

— Да, точно. Извини, мне надо бежать. — Я пытался поскорее избавиться от его общества, но Фуад не отставал.

— Хассан говорил о чем-то очень-очень

важном. Что он имел в виду, Марид? Объясни, ну пожалуйста! Можешь со мной поделиться. Я умею хранить тайну.

Я промолчал; очень сомневаюсь, что Фуад вообще что-то способен хранить, тем более тайну. Я по-товарищески похлопал беднягу по спине и отвернулся. Прежде чем отправиться домой, заглянул к Хассану. Юный американец, по-прежнему восседавший на стуле в пустом помещении магазина, одарил меня призывной улыбкой. Черт побери, я определенно нравлюсь парнишке! Не говоря ни слова, я нырнул за занавес. Шиит, как обычно, проверял накладные, считал свои бесконечные ящики и коробки с товаром. Когда заметил меня, рот его расплылся до ушей. Как видно, мы с Хассаном теперь — лучшие друзья. Вообще, за переменами в его отношении к людям так трудно уследить, что я уже и не пытаюсь. Он убрал папку, положил руку мне на плечо и, как принято у арабов при встрече, поцеловал в щеку. — Добро пожаловать, дорогой племянник!

— Иль-Манхус передал, у тебя есть сообщение для меня от Папы.

Он сразу стал серьезным.

— Да, я так сказал специально для Фуада. Я очень обеспокоен, более того — ужасно напуган. Четыре ночи подряд ни на минуту не сомкнул глаз: ужасные кошмары… Когда я увидел растерзанного Абдуллу, то думал, что хуже ничего уже не встречу… Да, когда я нашел тело… — Его голос задрожал. — Мы оба знаем, что его нельзя назвать достойным человеком, однако нас с ним не один год связывали деловые отношения. Тебе известно, что он работал на меня, как я на Фридландер-Бея. А теперь Папа предупреждает, что… — Голос Хассана прервался, на несколько секунд он словно онемел.

Я испугался, что у него начнется настоящая истерика. Мысль о том, что придется успокаивающе похлопывать эту раздувшуюся свинью, приговаривая: «Ну, ну, маленький, я не дам тебя обидеть», вызвала тошноту. Но Шиит сумел взять себя в руки и продолжил:

— Фридландер-Бей известил меня, что над его друзьями нависла такая же опасность. Она угрожает и тебе, о мой проницательный племянник, и мне. Я уверен, ты уже давно понял, на какой идешь риск, но я, увы, не отличаюсь храбростью. Папа избрал тебя, а не меня, потому что знает — я не обладаю ни мужеством, ни стойкостью, ни честью. Приходится быть безжалостным к себе, ибо так я лучше вижу правду. Да, я низкодушный, думаю только о собственной шкуре, дрожу при мысли об ужасе, который готов на меня обрушиться, о том, что, возможно, придется принять страдания и смерть, подобно… — Тут он все-таки сорвался и зарыдал. Я терпеливо ждал, когда иссякнет ливень; тучи постепенно разошлись, но солнышко так и не показалось.

— Я принял необходимые меры, Хассан. Нам просто следует соблюдать осторожность. Те, кого убили, поплатились за собственную глупость или беспечность, что, в общем-то, одно и то же.

— Я не доверяю никому, — объявил Шиит.

— Знаю. Это поможет тебе сохранить жизнь, если что-то вообще способно нам помочь.

— Что ж, наверное, ты прав, — произнес он с сомнением.

Интересно, чего он ждал от меня — письменного обязательства? «Дано настоящее в том что я, Марид Одран, гарантирую полную безопасность жирного ханжи по прозвищу Шиит»?

— Если ты так боишься, почему не попросишь убежища у Папы, пока убийц не поймают?

— Думаешь, злодей не один?

— Не думаю — знаю!

— Тогда дело обстоит ровно в два раза хуже. — Он несколько раз с размаху ударил себя кулаком в грудь, умоляя Аллаха о справедливости: чем заслужил его раб, правоверный и богобоязненный Хассан, такую напасть? — Что ты собираешься делать?

— Пока не знаю.

Он задумчиво кивнул. — Что ж, пусть Аллах защитит тебя.

— Мир тебе, Хассан.