Когда под ногами бездна (upd. перевод)
Шрифт:
Что ж, звучит очень профессионально; сомневаюсь, правда, что Труди сумеет самостоятельно выйти из участка, когда они закончат насиловать ее башку. Гипноз, наркотики, плюс электрическая стимуляция мозга; потом человек обычно чувствует себя не в своей тарелке. По крайней мере, так мне говорили…
— Хан подбирается все ближе и ближе, — произнес Оккинг, — но второй после смерти Никки вообще не высовывается.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду. Послушай, лейтенант, а Труди случайно не наш убийца? Она ведь никак не могла раньше быть Бондом, верно?
Оккинг посмотрел на меня как на чокнутого. —
Со мной?! И это бросает мне прямо в физиономию иностранный агент, получающий чеки от национал-социалистов? Ладно, Бог с ним… Очень жаль, что лейтенант не способен опознать Хана, если когда-нибудь нам посчастливится его поймать. Стоит ли доверять его словам? Скорее всего, да — какой ему смысл врать мне? Он ведь занесен в черный список, и, не исключено, даже стоит там первым. Кроме того, лейтенант явно не шутил, когда заявил мне, что не покинет рабочий кабинет: здесь стояла раскладушка, а на столе — поднос с остатками обеда.
— Единственное, что мы, кажется, выяснили: оба используют модики не только для убийства, но и чтобы посеять панику. Кстати, у них пока неплохо получается, — подытожил я. — Твой наемный убийца… — Оккинг обжег меня взглядом, но, черт побери, правда есть правда! — …твой убийца превратился из Бонда в Хана. А второй, очевидно, остался прежним. Очень надеюсь, что парень, работающий на русских, убрался домой. Хотелось бы знать точно, по крайней мере одной заботой станет меньше.
— Ага, — хмуро произнес Оккинг.
— Выяснил что-нибудь интересное у Труди?
Он пожал плечами и взял с подноса кусок сандвича.
— Какое там… Имя, фамилия, прочие формальности.
— Нужно раскопать, как она познакомилась с Сейполтом.
Оккинг поднял брови:
— Ну, ну, Одран. На прошлой неделе он оставался главной фигурой.
Я устало вздохнул:
— До этого я и сам додумался, лейтенант. Труди сказала, что кто-то свел ее с немцем.
— Махмуд.
— Махмуд? Мой друг? Тот, который до перемены пола промышлял у Джо-Мамы?
— Точно, он самый.
— Каким боком он здесь замешан?
— Пока ты лежал в госпитале, твой приятель получил повышение. Он занял место, оставшееся вакантным после убийства Абдуллы.
Махмуд… Как быстро ты прошел путь от дежурящей в греческих клубах очаровательной шлюшки и ничтожного полублатного паразита до современного работорговца, важного человека на службе у Папы… Единственное, что приходит в голову, когда узнаешь о таком повороте судьбы: «Только у нас в Будайине возможно подобное!» Квартал равных возможностей!
— Мне надо с ним поговорить, — пробормотал я.
— Тогда встань в очередь. Он обязательно посетит нас, как только ребята его выкурят из логова.
— Расскажешь мне потом, что из него вытряс?
Оккинг оскалился:
— Что за вопрос, друг! Разве я не обещал тебе? Разве не поклялся Папе, что буду пай-мальчиком? Что-нибудь еще? Требуй, не стесняйся, — слушаю и повинуюсь!
Я поднялся, перегнулся
— Знаешь что, Оккинг, ты привык смотреть на куски человеческого мяса, разбросанные по квартирам разных приятных людей, а вот меня от такого зрелища сразу выворачивает. — Я показал ему последнюю весточку от нашего общего друга Хана. — Скажи, как мне получить оружие?
— Какое мне дело? — ответил он полушепотом, словно загипнотизированный уставившись на клочок бумаги. Потом поймал мой взгляд и тяжело вздохнул. Выдвинул нижний ящик стола, извлек оттуда целую коллекцию орудий убийства. — Что тебе больше нравится?
Два игломета, парочка статических пистолетов, мощный парализатор и даже здоровенное автоматическое чудовище, стреляющее пулями! Я выбрал маленький игломет «смит-и-вессон» и парализатор «Дженерал электрик». Оккинг выбросил на стол коробку боеприпасов: двенадцать игл в обойме, сто обойм в коробке. Я быстро убрал все это в сумку. — Спасибо.
— Счастлив? Теперь ты чувствуешь себя неуязвимым, Одран?
— А ты, Оккинг?
С его лица сползла усмешка.
— Как же, черта с два, — сказал он и небрежно махнул рукой, с присущей легавым тактичностью намекая, чтобы я убирался вон. Я подчинился, испытывая не больше благодарности, чем обычно.
Когда я выбрался наружу, небо на востоке уже начало темнеть. С вершин минаретов, из установленных динамиков, раздались певучие призывы муэдзинов: их записанные на пленку голоса разносились по городу. Сегодня выдался тяжелый день, мне нужно выпить. Но прежде чем расслабиться за стаканом в каком-нибудь баре, необходимо еще кое-что сделать. Я вошел в отель, поднялся в свой номер, скинул одежду и встал под душ. Четверть часа горячие струи массировали мое тело, а я ворочался под их яростным напором, словно ягненок на вертеле. Два-три раза вымыл волосы и физиономию. Как ни жаль, но придется побриться: печальная необходимость. Теперь я умнее и осторожнее, чем раньше, но записка Хана доказывает, что и того, и другого мне еще явно недостает.
Сначала я коротко остриг рыжеватую шевелюру. Настал черед бороды и усов. В последний раз я созерцал свою верхнюю губу лет в четырнадцать-пятнадцать, и, быстро орудуя лезвием, ощутил на мгновение щемящую боль утраты. Правда, вскоре мне стало интересно, как я выгляжу без этого украшения мужчины. Спустя пятнадцать минут я полностью ликвидировал растительность, тщательно выскабливая по несколько раз каждый участок, пока лицо и шея не начали гореть, а кровь — сочиться из порезов, выделявшихся яркими пятнами на фоне бледной кожи.
Когда я понял, кого сейчас напоминаю, желание рассматривать себя в зеркало сразу пропало. Я умылся, вытерся. Эх, вот бы послать подальше Фридландер-Бея и остальную шайку респектабельных бандитов нашего квартала! Естественно, после такого подвига придется быстро сматываться в родной Алжир и провести остаток жизни на пастбище, созерцая, как одно поколение овец сменяет другое…
Я старательно причесался, потом отправился в спальню, где распаковал одежду из дорогого магазина. Не спеша, тщательно оделся, прокручивая в мозгу возможные варианты действий. Одно я знал точно: что бы ни случилось, я больше никогда не воспользуюсь модулями.