Когда тело говорит НЕТ. Цена скрытого стресса
Шрифт:
В отличие от многих других наук, медицине еще предстоит усвоить важный вывод из теории относительности Эйнштейна — о том, что позиция наблюдателя влияет на наблюдаемый феномен и на результаты наблюдения. Как отметил Ганс Селье, исследователь-первопроходец в области стресса, непроверенные предположения ученого одновременно определяют и ограничивают то, что он впоследствии обнаружит. «Большинство людей не вполне понимают, до какой степени дух научного исследования и полученные в ходе него результаты зависят от личных убеждений исследователей, — написал он в своей книге «Стресс жизни». — В век, так сильно полагающийся на науку и ученых, этот фундаментальный вопрос заслуживает особого внимания». В этом честном и самообличающем заявлении Селье, сам будучи врачом, выразил истину, которую даже
Чем уже становится специализация врачей, тем больше они знают об определенной части тела или определенном органе и тем меньше понимают человека, которому эта часть тела или орган принадлежат. Люди, с которыми я беседовал при подготовке этой книги, почти в один голос сообщили, что ни профильные врачи, ни их семейные доктора никогда не интересовались личными, субъективными аспектами их жизни. В большинстве случаев общения с медицинскими работниками они даже чувствовали, что такого рода диалог не поощряется. Беседуя с коллегами — профильными специалистами — о тех же самых пациентах, я обнаружил, что даже спустя многие годы лечения врач мог пребывать почти в полном неведении, ничего не зная о жизненных обстоятельствах пациента, не относящихся непосредственно к болезни.
В этой книге я собираюсь написать о том, как влияет на здоровье стресс, в особенности скрытый стресс, который у всех нас вырабатывается в результате раннего программирования — паттернов настолько глубоких и неуловимых, что мы воспринимаем их как часть своего «я». Хотя я привожу столько имеющихся научных данных, сколько кажется мне уместным для книги, адресованной неподготовленному читателю, главное в ней — по крайней мере, для меня — истории конкретных людей, о которых я рассказываю читателю. Вероятно, эти истории будут наименее убедительны для тех, кто считает такие доказательства «ненаучными». Только человек, отрицающий научный прогресс, стал бы оспаривать те огромные преимущества, которые человечество накопило благодаря скрупулезному следованию научным методикам. Но не всю важную информацию можно получить в лаборатории или подтвердить с помощью статистического анализа. Не все аспекты болезни можно свести к фактам, проверенным двойными исследованиями и использованием научных методик. «Медицина говорит нам об осмысленном содействии исцелению, страдании и смерти ровно столько же, сколько химический анализ говорит об эстетической ценности керамики», — написал Иван Иллич в своей книге «Границы медицины. Медицинская Немезида». Исключая из общепринятой системы знаний опыт, накопленный человечеством в прошлых веках, мы сильно ограничиваем свои возможности.
Мы нечто утратили. В 1892 году канадец Уильям Ослер, один из величайших врачей всех времен, предположил, что ревматоидный артрит — заболевание, связанное со склеродермией, — может быть обусловлен стрессом. Современная ревматология всячески игнорирует эту идею, несмотря на подтверждающие ее научные данные, накопленные в течение 110 лет после первой публикации Ослера. Вот куда узкий научный подход привел практическую медицину. Возводя современную науку в ранг главного арбитра наших страданий, мы слишком рьяно отвергли идеи предшествующих веков.
Как отметил американский психолог Росс Бак, до появления современных медицинских технологий и научной фармакологии врачи традиционно полагались на эффекты плацебо. Они должны были вселять в каждого пациента уверенность в его внутренних способностях к исцелению. Чтобы добиться эффекта, доктор обязан был выслушивать пациента, развивать с ним отношения, а также доверять своим интуитивным догадкам. Похоже, врачи утратили эти навыки с тех пор, как мы стали почти исключительно полагаться на «объективные» способы исследования, технические методы диагностики и «научные» лекарства.
Таким образом, обвинения ревматолога не стали для меня неожиданностью. Больше меня удивило другое письмо в редакцию, полученное несколько дней спустя, — на этот раз от человека, разделяющего мои взгляды, — Ноэля Б. Хершфилда, практикующего профессора медицины Университета Калгари: «На сегодняшний день новая дисциплина — психоневроиммунология — уже развилась до такого состояния, когда имеются убедительные данные, предоставляемые
Существование новой области медицины стало для меня удивительным открытием. Что такое психоневроиммунология? Как мне удалось узнать, это ни больше ни меньше наука о взаимодействии тела и сознания, неразрывном единстве эмоций и физиологии, формирующем человека, его жизнь, определяющем здоровье и болезни. Это пугающе сложное слово попросту означает, что данная наука изучает тонкое взаимодействие психики (сознания) и эмоций с нервной системой тела и ту важную связь, которую они, в свою очередь, образуют с механизмами иммунной защиты. Иногда эту новую область называют психоневроиммуноэндокринологией, чтобы подчеркнуть, что эндокринная, или гормональная, система также является частью нашей системы общих телесных реакций. Инновационные исследования выявляют то, как эта связь работает на всех уровнях, вплоть до клеточного. Мы обнаруживаем научные основания того, что знали раньше, но, к нашему большому несчастью, забыли.
В течение столетий многие доктора приходили к пониманию того, что эмоции играют большую роль в возникновении болезней и восстановлении здоровья. Они проводили исследования, писали книги, бросая вызов господствующей медицинской идеологии, однако раз за разом их идеи, исследования и открытия исчезали в своего рода медицинском «бермудском» треугольнике. Понимание связи между сознанием и телом, к которому пришли предыдущие поколения докторов и ученых, исчезло без следа, будто его никогда не было.
В «Медицинском журнале Новой Англии» за август 1985 года самоуверенно заявлялось: «Пришло время признать, что наша вера в болезнь как непосредственное отражение ментального состояния по большей части принадлежит к области фольклора».
Такого рода отрицания сегодня уже неправомерны. Психоневроиммунология — новая наука, о которой доктор Хершфилд упомянул в своем письме «Глоуб энд Мэйл», — заняла должное место, пусть даже ее открытия еще не успели стать частью медицинской практики.
Достаточно посетить медицинские библиотеки или онлайн-сайты, чтобы обнаружить растущую волну научных работ и журнальных статей, в которых обсуждаются новые открытия. Популярные книги и журналы сделали информацию доступной для большого количества людей. Широкой публике, во многом опережающей профессионалов и менее скованной авторитетом старых ортодоксальных знаний, не кажется такой уж пугающей мысль о том, что человека нельзя разделить и что удивительный человеческий организм — нечто большее, чем просто сумма его частей.
Наша иммунная система не существует изолированно от нашего повседневного существования. Например, было показано, что механизмы иммунной защиты, нормально работающие у здоровых молодых людей, оказываются ослабленными у студентов-медиков в напряженный период выпускных экзаменов. А иммунные системы студентов-одиночек страдали в наибольшей степени, что еще сильнее сказывалось на их здоровье и благополучии в будущем. Похожая взаимосвязь между одиночеством и снижением активности иммунной системы была выявлена у группы пациентов в психиатрическом стационаре. Даже если бы не было больше никаких других научных доказательств — а их предостаточно, — стоило бы задуматься о долгосрочных эффектах хронического стресса. Напряжение в экзаменационный период очевидно и краткосрочно, но многие люди, сами того не ведая, всю свою жизнь проводят под взором могущественного критикующего экзаменатора, которому нужно угождать любой ценой. Многие из нас живут если не в одиночестве, то в эмоционально некомфортных отношениях, при которых наши глубинные потребности не признаются или не уважаются. На многих, кому их жизнь может казаться вполне удовлетворительной, оказывают воздействие изоляция и стресс.