Когда в Чертовке утонуло солнце
Шрифт:
— Зачем во Влтаву? Кабурек на Чертовке живёт.
— Ну, в Чертовку…
— Да нет, чудак человек! У него дом на Кампе, напротив мельницы. Да сам сейчас увидишь. Вон там! — капрал указал влево, где на узкой протоке Чертовки с грохотом и плеском вертелись колёса множества водяных мельниц. — Самая ближняя к нам.
Максим невольно сглотнул: он смотрел сейчас на ту самую мельницу, которую так любил разглядывать на пражских снимках. Среди других городских пейзажей все фотографы всех без исключения поколений всегда обязательно отдавали дань именно этому, излюбленному и неизменному.
В
— Кабурек — всё равно что бургомистр на Кампе, его все знают и уважают, — рассказывал разохотившийся Иржи. — Правда, характер у старика не сахар. Суров. И рука, говорят, тяжёлая. Яська вон чуть не каждый месяц жалуется на оплеухи и требует засвидетельствовать побои. Но при этом сам же на следующий день бежит на мельницу — все хохлики пана Кабурека обожают, потому что он хоть и спрашивает в работе строго, но и сам трудится с ними наравне, и платит всегда честно, и помогает, если нужда случается.
— И у такого состоятельного уважаемого водяного, — Максим чуть не сказал «человека», — дочь нужно было обманом выдавать за незнакомца? Что-то не клеится у тебя.
— У меня-то всё клеится, — усмехнулся Шустал. — А вот что у тебя получится — жизнь покажет. Дочек у него, вообще-то, три, две старшие давно замужние. Теперь вот и младшая, выходит, тоже.
— Скажи честно, что там такое с ней? — взмолился, останавливаясь, Максим. — Уродина? Дура? Может, с головой что не в порядке? Истерики там, или на людей с ножом кидается?
— Да нет, зачем же, — растерянно пожал плечами Иржи. — Умная, рассудительная. По-своему даже симпатичная.
— Всё ясно. Толстая?
— Не так чтоб очень.
— Но и не тощая. Понятно, — парень мрачнел на глазах. Потом с безнадёжным видом махнул рукой, словно готов был прямо через парапет Карлова моста сигануть в Чертовку. — Ладно, идём. Где тут у вас спускаться?
— Давай сначала в Малостранскую кордегардию заглянем. Она у них в мостовых башнях, отдам инструкции ротмистру — а потом к Кабуреку. Если твое знакомство с тестем не затянется, можно после в каком-нибудь трактире посидеть, перекусить. Я лично с самого утра ничего не ел, живот уже сводит, — Шустал как бы мельком, но многозначительно, скользнул взглядом по маленькому кошелю, подвешенному к поясу Максима. Тот фыркнул, умудряясь при этом сохранять едва ли не похоронный вид:
— В самом деле. Ладно, посидим, почему нет. Я угощаю. В честь вступления в должность, так сказать.
Они добрались до Малостранских башен, массивные силуэты которых возвышались над окружающей застройкой. Никаких окон, памятных Максиму по панорамам и фото, не было в помине — вместо них на стенах были устроены бойницы, а в воротной арке была подвешена двустворчатая решётка из часто переплетённых металлических прутьев. Правда, сейчас решётка оказалась распахнута, но возле неё, как и в Старом Месте, дежурили двое солдат,
— Доброго денёчка, Марек! — приветствовал его Шустал.
— Ага, — голос у Марека был таким же унылым, как и внешность. Максим с интересом разглядывал стража: вместо носа — пара маленьких дырочек, уши крохотные, почти целиком скрытые длинными зеленоватыми волосами. Когда Марек поднял руку, чтобы почесать правую щёку, парень заметил между пальцев перепонки.
— Капрал Марек Цвак. Господин Максимилиан…
— Резанов, — подсказал Макс.
— Резанов. Новый младший страж.
— Добро пожаловать, — отозвался пан Цвак тоном, каким мог бы сообщать, что у него только что помер близкий родственник.
— Благодарю, — Максим неуверенно покосился на Иржи, но тот только подмигнул ему и спросил у капрала:
— Пан ротмистр у себя?
— У себя, — вздохнул Марек.
— Тогда мы к нему заглянем.
Они прошли внутрь меньшей из башен — здесь, как и в Старом Месте, по периметру было несколько дверей, а для подъёма имелась винтовая лесенка. На третьем этаже, в кабинете ротмистра, похоже, шло бурное совещание: по башне прыгало эхо от спорящих на повышенных тонах голосов.
— Лютует пан Калита, — заметил вполголоса Шустал, поднимавшийся первым.
— … и чтобы к утру ни одного не осталось!
— Пан ротмистр, людей не хватает! Дайте ещё десятку, ну хотя бы Цвака — тогда, может, управимся.
— Не дам. У всех не хватает, своими силами справляться нужно. Почему я за всеми вами уследить успеваю, и как загнанный конь туда-сюда, туда-сюда, а вы, видите ли, не справляетесь?! — ревел могучий бас от которого, казалось, вот-вот начнут дребезжать металлические ступеньки лестницы.
— Пан ротмистр!.. — попытался было ещё раз первый голос, но бас перекрыл его:
— И слушать не желаю! Выполнишь, утром доложишь. Не справитесь — ушлю в Йозефов к чёртовой бабушке! Попомните тогда!
— Только не в Йозефов! — воскликнул собеседник. Послышались торопливые шаги и плотный мужчина с завитыми усиками и ухоженной бородкой, в украшенной пышным плюмажем кожаной шляпе, выскочил из кабинета командира. Мужчина настороженно взглянул на замерших у лестницы Максима и Иржи. Узнал капрала, на ходу коснулся рукой края шляпы, приветствуя обоих, и начал торопливо спускаться.
— Разрешите, пан ротмистр! — Шустал молодцевато прищёлкнул каблуками на пороге кабинета.
— Входите, — буркнули из помещения, и Максим вслед за приятелем прошёл внутрь.
Ротмистр Франц Калита, похоже, имел в своей родословной гномов, потому что рост его не превышал полутора метров. Зато плечи были широченными, как у циркового силача, а усы и вовсе огромными, лихо закрученными вверх. При этом командир Малостранской кордегардии ночной вахты оказался абсолютно лысым, левое ухо его было многократно поломано и смято, правое отсутствовало вовсе. Из-под кустистых бровей на вошедших взглянули маленькие чёрные глазки, буравчиками впившиеся сначала в Шустала, а потом в Максима.