Когда вырастают дети
Шрифт:
– Я… я… – захрипел папа. – Да как вы смеете?! Аня! Аня!!! Потрудись объяснить, кто этот хмырь!
– Я вам русским языком объяснил, господин Шелковыйников, что меня зовут Александр Даргомыжский, отчество Леонидович, я – скрипач-виртуоз, старый друг вашей жены, в данное время без пяти минут музыкант театрального оркест…
– Аня! – завопил папа, задыхаясь и теребя ворот рубашки. – Ты мне изменяла!
Его лицо превратилось в пылающий факел, он с силой дернул ворот, и две пуговицы, будто два изумленных глаза, покатились по полу. Казалось, несмотря
– Мне плохо!!! Аня, ты видишь, как мне плохо?!
От напора папиного голоса у Жени заложило уши, и мурашки побежали по телу. Озадаченная мама стояла молча, прижимая к себе букет. А бессовестный музыкант и бровью не повел. Вся его фигура представляла полное пренебрежение к заслуженному артисту Е.В. Шелковникову и его мегатенору.
Папа в бешенстве хватил кулаком по стене, зашиб руку и взвыл: «О-о! О-о-у! О-у-у!»
– Это всегда так? – сочувственно улыбнулся маме ее друг и скорбным взором проводил свалившуюся на раненого гирлянду.
Жене почудилось, что папины глаза вот-вот закатятся под лоб. Она хотела вмешаться, но упавшая гирлянда вдруг замигала огоньками… вспыхнули алмазные звездочки сиреневого шара с открытки… Пусть. Здоров как бык. Не умрет.
– О-о-у, о-о, Аня! Кто ему позволил?!
– В чем я должен был просить позволения? – удивился визитер. Освоившись, он чувствовал себя в чужой квартире раскованно, как у себя дома. – Я никого не спрашиваю, где, когда и кому дарить цветы. Гляжу, и у вас цветов навалом… Держу пари, их получили не вы, Анна Андреевна. Их вручили господину Шелкопупкину его почитательницы. И они не спрашивали у вас позволения.
– Сейчас же извинитесь, сеньор Даргомыжский, – не вытерпела Женя. – Если вы вымахали в такую каланчу, это не дает вам права перевирать нашу фамилию. Я вас предупреждаю!
Прижав обе руки к груди, гость со всем почтением поклонился Жене (похоже, только что о ней вспомнил).
– Извините, пожалуйста! Вы, вероятно, сестра Анны Андреевны? – он сентиментально возвел очи горе, словно ему удалось вызвать к жизни какие-то приятные воспоминания. – Как сейчас помню… Мы разбираем сложнейшую систему английских артиклей… я в непонятках… маленькая девочка заглядывает в комнату, спрашивает: «Анечка, скоро?» Очень симпатичная сестрич…
– Я не сестра, – сухо перебила Женя. – Я – дочь. Евгения Шелковникова. Это имя и фамилия моего папы. Вернее, наши с ним имя и фамилия.
Пользуясь заминкой, папа залечивал раны и собирался с силами.
– Ах да, – смутился гость. – Конечно! Я ошибся и вижу, что вы напоминаете молодую Анечку… То есть она и теперь совершенно молодо выглядит, вы смотритесь всего лет на пять младше, именно поэтому я был введен в заблуждение… Какая у вас взрослая дочь, Анна Андреевна!
– Очень взрослая, – вздохнула
– Неважно, – он небрежно взмахнул рукой, точь-в-точь как папа иногда. – Мне уже много исполнилось в этом году.
– Хотите сказать, любви все возрасты покорны? – усмехнулась Женя, слегка уязвленная тем, что смотрится «всего лет на пять младше» мамы.
– Мне тридцать шесть! – спохватился Александр Леонидович и скромно добавил: – Просто я хорошо сохранился. В Лас-Пальмасе лучший в мире климат.
– Я где-то недавно вас видела, – задумалась мама. – Где я могла вас видеть?
– Наверное, на концерте, – предположила Женя. – По программе «Культура» часто показывают зарубежные концерты.
– Да-да, телевизионщики из России снимали мое выступление на Международном фестивале классической музыки в театре Перес-Гальдос, – пришел на помощь скрипач.
– Вы неплохо играете, – улыбнулась мама, и Женя заподозрила, что она о чем-то догадалась.
– Правда? – он просиял, польщенный.
– Неплохо, – подтвердила Женя с досадой. – Я не ожидала от вас такой прыти.
– Спасибо, – музыкант тотчас упреждающе выставил вперед ладони: – Только, умоляю вас, без поклонения! Из-за фанатов у меня образовалась идиосинкразия ко всем видам обожания. Терпеть не могу, если женщины преподносят мне цветы с записочками и открытками.
– Откуда вы знаете, что я люблю розы? – мама любовалась роскошными, традиционно красными цветами.
– Анна Андреевна, как я мог забыть? Я же дарил их вам…
– Когда-то мне дарил розы один человек, – горько сказала мама. – Но вот он-то забыл об этом. Цветы я теперь получаю 1 сентября от учеников. Дачные астры, ромашки, ноготки. Не розы.
– Аня, я понял, – зловеще произнес папа. – Это преступник! В наше отсутствие он явится сюда с отмычкой. Он уже высмотрел, что можно слямзить.
Гость, посвистывая, оглядел гостиную:
– Да тут у вас особо и тащить нечего. Не волнуйтесь, господин Шелкофантиков, Анна Андреевна все вам оставит, когда уйдет от вас.
– Что ты молчишь, Аня?! – рявкнул папа. – Он издевается над моей фамилией, задевает твою честь, а ты ведешь себя как последняя идиотка!
Мама холодно заметила:
– На мою честь со стороны никто пока не покушался. Это ты обозвал меня.
– Ты в своем уме или сбрендила?! – взвился папин тенор.
Басок гостя в ответ тоже максимально повысился и сорвался в фальцет:
– Прошу не оскорблять в моем присутствии Анну Андреевну!
– Кончай цирк, ты, музыкант хренов! – закричал папа обыкновенным измученным голосом.
– Не Хренов, а Даргомыжский, – дрогнул бровью Александр Леонидович.
– Убирайся вон из моего дома! Вон! Вон!
И тут зазвонил телефон.
– Слушаю, – сказал в трубку папа, и розовые пятна на его лице вновь побагровели. – Да, обязательно, но немного задержусь. Семейные обстоятельства… Нет-нет, не дольше. Максимум полчаса. Благодарю.