Когда взойдёт солнце
Шрифт:
– Слушай, – Гришка тяжело смотрел в упор, сжав до белого пальцы переплетённых рук, – давай я тебе две тысячи дам, ты бабе своей платье купишь, а себе костюм. И квиты. И жить будем дальше по-хорошему, может, даже вместе работать будем. А если нет, то пошёл вон отсюда, пока я тебя на мангале не сжарил.
Сашке хотелось схватить его за горло прямо через стол и давить, пока он не запросит пощады, пуская пену. Но диким усилием воли он подавил в себе ярость и, стараясь не торопиться, внятно произнёс:
– Жду три дня. Если нет, сделаю, как сказал. В лесу увижу – застрелю.
Встал, и стараясь держаться спокойно, ушёл. Сзади раздался
***
Дома топилась баня. Жена сначала не увидела, но когда он разделся, испуганно вскрикнула:
– Сашенька, что это?
Сашка с ног до головы был красный, как обжаленный крапивой. Кожа горела, но он, улыбаясь, ответил:
– Муравьям помогал дом строить, а они не поняли. Зато хондроз мне подлечили.
Ира испуганно заплакала, а дочка трогала его красное тело и серьезно говорила с умным лицом:
– На солнышке, наверное, обгорел.
Сашка поцеловал дочь и пошёл париться.
Ночью Ира, гладя его грудь, тихо сказала, как бы себе:
– Я беременна.
Он сначала не придал значения, но когда понял, подскочил:
– Правда?
– Да, точно. А ты сам не видишь? – и она приподнялась над ним.
Её тело, и без того красивое, сейчас налилось материнским соком, сгладившим все угловатости и наполнившим груди живой силой. И ему вдруг показалось, что от неё идёт какое-то мягкое мерцание, тёплое и манящее.
– Милая моя, любимая… Какая же ты молодец, родинка моя…
Он обхватил её и, прижимая к себе, целовал всю, а она, помогая ему, шептала:
– Тише, тише… Машу разбудишь… – и благодарно принимала, прирастая к нему телом.
Утром, отведя дочь к Сашиной матери, она на автобусе уехала в райцентр, в больницу – вставать на учёт. Муж, управившись, взял старое ружьё, из которого стрелял только по банкам, и поехал в лес.
***
Ира вышла из больницы. Удивительно тёплый сентябрьский день ещё больше поднял настроение. Всё хорошо. Беременность удачная, и, скорее всего, через восемь месяцев их станет четверо. Жёлтый и чуть-чуть красный вдалеке лес, чистый, с понятным и родным осенним вкусом воздух – всё радовало её, как ребёнка, заставляло ещё острее чувствовать и поэтому больше радоваться. До последнего автобуса было долго, и она решила пройтись по хорошей погоде и, возможно, доехать на попутке. Эти двадцать километров её не пугали, день ещё долог, да и машин к ним ездит много. И правда, буквально через полкилометра её догнала легковушка. Это был их, деревенский, Жердов, со своими друзьями: то ли узбеками, то ли таджиками. Он остановился.
– Садись, подвезу.
Но она махнула головой, отказываясь:
– Куда? У тебя и так полная машина.
Но он сказал два слова на чужом языке, и всех выдуло из машины.
Чуть посомневавшись и ещё раз посмотрев на улыбающегося Гришку, Ира села. Узбеки остались на дороге, тихо разговаривая.
Ехали молча. Но когда дорога повернула к реке, парень остановился.
– Постоим, полюбуемся? – он опять открыто улыбнулся.
– Давай, только недолго, – Ира согласно вышла из машины, разминая чуть отёкшие ноги.
Гришка поднял багажник и достал бутылку шампанского:
– Давай выпьем за красивый день?
Но Ира так запротестовала, что он положил бутылку обратно.
– Ну ладно, не будем. Но вот у меня есть лимонад импортный, баночный, вкусный – обалдеть!
Ира посмотрела на красивую, цветную банку, каких не видела никогда, и согласилась. Открыл ей, и она, очень хотевшая пить, не отрываясь, выпила половину вкусной, чуть сладковатой воды. Правда, показалось, что она какая-то необычная, но Гришка успокоил.
– Не бойся, пей и поехали.
Ира села на место. Как только машина тронулась, по телу у неё пошло странное тепло: из ног в тело, потом в голову. Она смотрела на Гришку, расслабившись, не чувствуя никакой опасности, ей хотелось смеяться и петь.
Он завернул в сторону от дороги, в лес, дальше к берегу, и остановился.
Внимательно глядя на неё сказал вдруг:
– Какая ты красивая.
И это почему-то её взволновало. Ещё остатками неопьянённых мыслей она пыталась остановить его, но он сильными руками схватил её голову и впился в губы. Огонь захватил дыхание, воля к сопротивлению пропала… Тот, целуя её, сложил сидения и, разгораясь всё больше, стал срывать одежду. Ира не могла поднять руки, и только через силу сказала: «Не надо…»
…Постепенно сознание возвращалось. Она открыла глаза и увидела голого Гришку, сидящего по-узбекски на переднем сиденье, крутя папироску. Подняв бессильную руку, потрогала себя: «Тоже голая? Господи…», – волна стыда и обиды обожгла мозг. Пытаясь предупредить продолжение, она заплакала и стала торопливо говорить:
– Гриша, пожалуйста, прошу, не надо, прошу, отпусти меня, я уйду! – слёзы текли на лицо и грудь, она размазывала их, пытаясь объяснить что-то или хотя бы вызвать жалость.
– А, иди. Вот только затянись со мной и иди, – он совал ей в лицо дымящуюся папиросу, она отворачивалась и плакала.
Устав с ней воевать, он затянулся и, зажав ей губами рот, выдохнул дым в неё, и ещё раз, и ещё…
Боль прошла. Мозг, первый раз в жизни опьянённый наркотиком, совершенно отключился.
Гришка же, наоборот, взбесился.
– Беременная, говоришь? А это видишь, на-на-на, – и он тыкал её лицом себе в низ живота… – Что он мне сделает, что? Да я могу тебя сейчас утопить – и всё… Ну нет, потом… – и он, рыча и кусая, насиловал её дико, заламывая ноги и выворачивая руки.
Она уже ничего не чувствовала омертвевшим телом, а он всё бесился. Время потеряло для неё всякий смысл, и когда он, зарычав, отвалился, ей казалось, что прошёл век. Девушка лежала с открытыми глазами, боясь пошевелиться, когда, наконец, услышала храп. Мыслей не было. Только чувство страшной беды и страха затуманили сознание. Пытаясь на ощупь найти одежду, трогала вокруг, но везде было его тело, от прикосновению к которому било током омерзения. Нащупала платье и, вытянув его, открыла дверь. Прохлада окончательно разбудила тело и мозг. Что делать? Осознание вины и боли полностью деморализовало. Мыслей не было – ничего, кроме панического, безысходного страха.
Всё пропало. Всё… Сашка не поймёт, а жить с виной она не сможет. Посмотрев вниз на тёмную воду реки, разбавленную серым туманом, поняла, что надо делать… Прыгнуть в воду не решилась и стала заходить потихоньку, дрожа всем телом и плача. Когда вода уже затекала в рот, кто-то схватил её сзади и зашипел:
– Ты куда полезла, гнида? Нет, ты живи, ты будь с ним, только помни, кто здесь хозяин, – он за волосы выволок её из воды и, протащив по траве, заставил сесть в машину. – Если хочешь, сделай это дома, около него, а не тут, дура.