Когда взойдёт солнце
Шрифт:
Егор, к этому времени отслужив в стройбате и поднаторев в строительстве, жил в деревне, в доме стареющих уже родителей, и работал на стройке в с трудом выживающем ещё совхозе.
Жена была, но, пожив с ним немного, «сплыла», оставив после себя только свадебные фото и несколько платьев, за которыми обещала заехать потом, как-нибудь…
Жили
Он месяц терпел, прогревая поясницу в бане, «как деды», растирая её всякими зловонными мазями на ночь, но ничего не помогало. Когда наконец всем народом уговорили поехать в город, в больницу, оказалось поздно. Застуженные почки отказали совсем. Сильный и здоровый отец за две недели превратился в сухого трясущегося старичка, перестал есть и периодически болезненно вскрикивал, прикрывая от боли глаза.
Гришку вызвонили из города и ждали его к выходным. Он почему-то не верил, что с отцом что-то серьёзное, надеясь на то, что сильный батя дождётся его и они ещё погуляют…
В пятницу утром Егора, зашедшего попроведать, отец заставил присесть на кровать. Он нашёл его руку и, держа её своей холодной и влажной, неузнаваемо слабой для Егора, с перерывами заговорил:
– Ты, сына, проще, понятнее живёшь. В тебе суть видна… а Гришка… Не брось его, помоги, притяни как-то… Город его съест совсем, а тут, можа, выживет с тобой и матерью…
По впалым щекам отца пробежали полосками слёзы, он, закрыв глаза, легонько мотал головой, пытаясь стряхнуть слезинки, но они зацепились за седую щетину и висели на ней тёмными каплями…
– Ох и страшно мне, сын, ох и страшно… Сердце холодеет,
Егор, погладив его по руке и сам еле сдерживая слёзы, обещал. Отец, слабея, вдруг зевнул и уже, не открывая глаз, шептал:
– Пускай у вас на глазах живёт. А меня тута определи. Здесь теперь земля моя, первый я тут из Верстовых лягу, а значит, и ваша… Родина теперь… Понял? Ну, ступай с Богом!
В ночь отец их умер, не закричав от боли, чтобы никому не мешать спать…
***
Похороны – это почти единственный предлог, на который ещё откликается родня и знакомые. К покойному идут, скорее всего, чтобы удостовериться в его смерти. Ведь это он, тот самый, который как-то его обидел, не додал или даже обманул! Или, наоборот, тот, который помог, выручил, подставил плечо. Но идут и те, кого обидел покойный, и те, кому помог. А собраться в скорбный час родне – Бог велел.
Гришка, отвыкший от отца и не думающий о родных в городе, увидев его на лавке, чистого, со сложенными на груди руками, в сером добротном костюме, вдруг, не сдержавшись, заплакал. Люди, стоявшие вокруг, замолчали, ожидая слов скорби сына по отцу. И действительно, Гришка слёзно и коротко поплакав, положа руку на руки отца, даже для себя неожиданно сказал:
– Как же так, батя, а? Ведь совсем здоровый был… – и замолчал растерянно.
Вокруг зашелестели елейно, почти шёпотом, сразу враз и об одном: «Да, здоровье! Сегодня ещё держишь его, завтра – раз, и не знаешь, чё случилось… А уже и внутрях тянет, и в глазах ночь, и в ушах звон… Оно, правда, все под Богом… он располагает и всем владеет…»
Многие закрестились, дожёвывая губами совсем тихо: «Хосподи, прости… Царица небесная, прости и отведи. Хосподи, прости…»
Конец ознакомительного фрагмента.