Коглин
Шрифт:
— Да, сэр.
— И не смей мне твердить это свое «да, сэр». — Маккенна ударил Лютера по лбу рукояткой пистолета.
У Лютера подкосились ноги, и он едва устоял.
— Да, сэр, — произнес он снова.
Маккенна вытянул руку и ткнул дуло Лютеру между глаз. Взвел курок. Поставил на предохранитель. Опять взвел. Растянул губы в широкой улыбке, показав желтые зубы.
Лютер устал как пес, устал весь, костями и сердцем. Он видел, что лицо у Клейтона вспотело от страха, и он его понимал, чего уж там, он мог себя поставить на его место. Но для самого Лютера страха сейчас не существовало, не это было главным. Главное — ему все осточертело.
— Чего ты собираешься делать, Маккенна? Ну валяй, делай, на хрен.
Маккенна кивнул. Маккенна улыбнулся. Маккенна убрал оружие в кобуру.
Дуло оставило след на лбу у Лютера, он кожей чувствовал вмятину. Она чесалась. Он отступил на шаг назад и подавил в себе желание дотронуться до этого места.
— Ах, сынок, из-за тебя я попал в неловкое положение с Коглинами, а такое положение для человека с самолюбием невыносимо. — Он развел руками. — Просто невыносимо, уж поверь мне.
— Ладно.
— «Ладно»? Ах, если бы все было так просто. На самом деле — нет. С тебя причитается. — Маккенна показал на ящик для инструментов. — Вот это положи, будь любезен, в погреб, который ты соорудил.
Лютер представил себе, как мать глядит на него с небес, как она мучается, видя, во что единственный сын превратил свою жизнь.
— А внутри что?
— Скверная вещь, — ответил Маккенна. — Очень, очень скверная, уж поверь мне. Хочу, чтобы ты это знал, Лютер. Хочу, чтобы ты знал: своим поступком ты чудовищно навредишь людям, которые тебе дороги. И хочу, чтобы ты понял: для тебя и твоей жены другого выхода нет.
Когда Маккенна держал револьвер у его лба, Лютер осознал одну простую вещь: если Маккенна его убьет, на этом дело и кончится. Лайлу он не тронет просто потому, что ему незачем будет втягиваться в ниггерский процесс за тысячу миль отсюда, если предмет его ненависти исчезнет. Лютер ясно понимал: не станет его — не станет и опасности для тех, кого Лютер любит.
— Я своих не сдам, — сказал он Маккенне. — И ничего в НАСПЦН подкладывать не стану. Хрена лысого. И ты иди на хрен.
Клейтон тихонько и недоверчиво присвистнул.
Но у Маккенны был такой вид, словно он этого ждал.
— Значит, вот так?
— Вот так. — Лютер опустил взгляд на ящик для инструментов. Снова посмотрел на Маккенну. — Не стану я…
Маккенна выхватил револьвер и выстрелил в грудь Клейтону Томсу.
Клейтон вытянул руку, ладонью вперед. Посмотрел вниз, на дымок, курившийся из дырки в его комбинезоне. Потом из дырки хлынула жирная, темная жидкость, и Клейтон подставил под нее горсть. Он повернулся, медленно подошел к одному из баков со штукатуркой, на которых они с Лютером только что сидели в перерыв, ели, курили, болтали. Дотронулся до бака рукой, прежде чем сесть.
Сказал: «Что за?..», и его голова откинулась назад, стукнувшись о стену.
Маккенна постучал стволом по боку.
— Что ты там говорил, Лютер? — спросил он.
Губы у Лютера тряслись, горячие слезы текли по лицу. В воздухе воняло порохом. Ему казалось — стены вокруг дрожат, словно от зимнего ветра.
— Что с тобой? — прошептал Лютер. — Какого черта ты…
Маккенна выстрелил снова. Глаза у Клейтона расширились, изо рта донеслось влажное хлюпанье, точно слабый, недоверчивый возглас. А потом появилась дырка от пули, прямо под кадыком. Клейтон скривился, точно съел что-то
Маккенна еще раз отхлебнул из фляжки.
— Лютер. Посмотри на меня.
Но Лютер глядел на Клейтона. Они только что говорили про окончательную отделку. Они только что ели сэндвичи. Слезы стекали Лютеру в рот.
— Зачем ты? — еле выдавил из себя Лютер. — Он в жизни никому ничего не сделал плохого. Он никогда…
— Потому что в этом обезьяннике распоряжаешься не ты. Хозяин в нем — я. А ты — обезьяна. Ясно?
Маккенна сунул ствол в рот Лютеру. Ствол был еще горячий и обжигал язык. Лютер чуть не подавился. Маккенна взвел курок.
— Он не был американцем. Он был рабом. Подставкой для ног. Вьючным животным, не более того. Я избавился от него, чтобы доказать тебе, Лютер: я скорее уж стану скорбеть по скамейке для ног, чем по ком-то из вашего брата. Думаешь, я буду сидеть сложа руки, пока Исайя Жидро и этот разодетый орангутан Дюбуа пытаются осквернить кровь моей расы? Да ты спятил, парень? — Он вынул пистолет у Лютера изо рта и махнул им, указывая на стены. — Это здание — оскорбительный вызов всем ценностям, за которые стоит умирать в нашей стране. Через двадцать лет люди поразятся, когда услышат, что мы позволяли вам жить на свободе, уж поверь мне. Что мы платили вам жалованье. Позволяли вам общаться с нами, дотрагиваться до нашей еды. — Он сунул пистолет в кобуру, схватил Лютера за плечи. — Я с радостью умру за свои идеалы. А ты?
Лютер ничего не ответил. Он не мог придумать, что ответить. Ему хотелось подойти к Клейтону и взять его за руку. Хоть тот и мертв. Лютеру казалось, что рядом с ним он, Лютер, будет себя чувствовать не так одиноко.
— Если ты кому-нибудь об этом расскажешь, я убью Иветту Жидро. Если ты в точности не исполнишь то, что я тебе прикажу, я буду каждый день убивать в этом городе по одному ниггеру. Ты поймешь, что это делаю именно я, поскольку я буду стрелять им в левый глаз, чтобы они отправлялись к своему ниггерскому богу полуослепшими. И их смерть будет на твоей совести, Лютер Лоуренс, уж поверь мне. На твоей и только на твоей. Мы поняли друг друга?
Он отпустил Лютера и отступил назад.
— Поняли?
Лютер кивнул.
— Сразу видно — хороший негр. — Маккенна кивнул в ответ. — А теперь вот что. Мы с полисменом Гамильтоном и полисменом Темплом собираемся побыть с тобой до… Ты меня слушаешь?
Тело Клейтона упало с бака. Теперь оно лежало на полу, вытянутая рука указывала на дверь. Лютер отвернулся.
— Мы собираемся побыть с тобой до сумерек. Скажи: я понимаю.
— Я понимаю, — отозвался Лютер.
— Ну не умничка? — Маккенна обнял его за талию. — Ну не молодчина? — Он подвел Лютера к телу Клейтона. — Мы зароем его на заднем дворе. А этот ящик для инструментов мы поместим в погреб. А еще мы сочиним правдоподобную историю, чтобы ты поведал ее мисс Эми Вагенфельд, когда мисс Эми Вагенфельд напустит на тебя следователя, что она непременно сделает, ибо ты окажешься последним, кто видел мистера Томса перед тем, как он скрылся из нашего богоспасаемого города, вероятнее всего — с несовершеннолетней белой девочкой. А когда мы все это закончим, мы станем ждать, когда у вас состоится торжественное открытие и разрежут ленточку. И ты мне позвонишь сразу же, как только узнаешь точную дату этой церемонии, иначе я?..