Коглин
Шрифт:
— Ты слышал, как он меня назвал? — Коннор указал на него пальцем. — Ты, гаденыш! Марш спать!
Джо поднялся с пола. Он понял, что не боится.
— Ты считаешь, Дэнни надо казнить? — спросил он.
— Заткнись, Джо, — сказал отец.
— Ты правда так думаешь, Кон?
— Я сказал — заткнись!
— Послушайся отца, мальчик. — Коннор уже начал улыбаться.
— Иди в жопу! — ответил Джо.
Джо успел увидеть, как округляются глаза Коннора, но он так и не увидел, как отец разворачивается к нему — отец всегда умел двигаться молниеносно, быстрей, чем
Джо заметил, какие у отца красные выпученные глаза. Отец скрипел зубами, тяжело сопел, пальцы его впились Джо в плечи.
— Ты произнес это слово в моем доме?
Джо знал, что лучше не отвечать.
— Я тебя кормил, я тебя одевал, я отдал тебя в хорошую школу, и теперь ты здесь разговариваешь так, словно вырос на помойке? — Он стукнул его о стену. — Мне надо бы вырезать тебе язык.
— Папа, — проговорил Коннор. — Папа.
— В доме твоей матери?
— Папа, — повторил Коннор.
Отец дернул головой, сверля Джо красными глазами. Он выпустил одно плечо Джо и схватил его за горло.
— Господи, папа.
Отец поднял Джо выше, и тому пришлось смотреть на побагровевшее лицо сверху вниз.
— Ты до конца жизни будешь отмывать рот хозяйственным мылом, — пообещал отец, — но сначала уясни себе одну вещь, Джозеф. Я привел тебя в этот мир, и я, черт побери, могу тебя из него увести. Скажи «да, сэр».
Трудно говорить, когда сжимают рукой горло, но Джо выдавил из себя:
— Да, сэр.
Коннор потянулся к отцовскому плечу, но потом замер, рука его повисла в воздухе. Глядя отцу в глаза, Джо знал: тот ощущает руку за спиной, и Джо взмолился, чтобы Коннор отступил назад. Неизвестно, что учудит отец, когда на его плечо опустится эта рука.
Коннор опустил руку. Не на плечо отца. Он сунул ее в карман и сделал шаг назад.
Отец прищурился, сильно втянул воздух носом.
— А ты, — проговорил отец, оборачиваясь через плечо к Коннору, — избавь меня от своей болтовни об измене, которая якобы таится в моем управлении полиции. Избавь раз и навсегда. Раз и навсегда. Я понятно выражаюсь?
— Да, сэр. — Коннор смотрел на свои ботинки.
— Тоже мне… юрист. — Он снова повернулся к Джо: — Как дыхание, мой мальчик?
Джо почувствовал, как по лицу у него полились слезы, и прохрипел:
— Отлично, сэр.
Наконец отец приопустил его, и они снова оказались лицом к лицу.
— Если ты еще раз употребишь грубое слово в моем доме, тебе это так легко не сойдет с рук. В следующий раз так легко не отделаешься, Джозеф. Ты хорошо меня понял, сынок?
— Да, сэр.
Отец поднял руку, сжал пальцы, и Джо увидел кулак в шести дюймах от лица. Отец дал ему полюбоваться на кольцо, на поблекшие белые шрамы, на изуродованную костяшку. Потом кивнул и позволил ему сползти на пол.
— Меня тошнит от вас обоих, — произнес он.
Взял бутылку
Во рту у Джо оставался вкус бурого мыла, а задница еще ныла от хладнокровной порки (которую ему устроил отец, вернувшись из своего кабинета через полчаса), когда он вылез из окна своей спальни с кое-какой одежкой в наволочке и двинулся прочь, в южнобостонскую тьму. Было тепло, и он чувствовал запах океана; фонари светились тускло-желтым светом. Он никогда так поздно не ходил по улице один. Стояла такая тишина, что Джо слышал собственные шаги и представлял себе, что их отголоски — тоже живые существа, которые тоже улизнули из родительского дома.
— Что значит — исчез? — спросил Дэнни. — Сколько его уже нет?
— Со вчерашнего вечера, — сказал отец. — Удрал… Не знаю во сколько.
Когда Дэнни возвращался к себе, отец ждал его на крыльце. Сначала Дэнни заметил, что отец похудел, а потом — что волосы у него седые.
— Ты больше не появляешься в своем участке?
— У меня сейчас толком нет участка, папа. Кёртис запихивает меня в каждую дыру, где кто-то бастует. Я провел день в Молдене.
— У сапожников?
Дэнни кивнул.
Коглин-старший печально улыбнулся:
— Интересно, есть ли еще места, где не бастуют?
— У тебя ведь нет оснований думать, что его похитили или что-нибудь в этом роде, — проговорил Дэнни.
— Нет-нет.
— Значит, у него были причины убежать.
Отец пожал плечами:
— Видимо, были. В его представлении.
Дэнни поставил ногу на ступеньку и расстегнул китель. Он парился в нем весь день.
— Не высек ли ты его?
Отец снизу вверх посмотрел на сына, щурясь на заходящее солнце:
— Тебя я сек, и ты вырос вполне ничего.
Дэнни ждал.
— Готов признать, я немного погорячился.
— А что он натворил?
— Посмел сказать «жопа».
— При маме?
Отец покачал головой:
— При мне.
Дэнни тоже покачал головой:
— Это обычное слово, папа.
— Грубое слово, Эйден. Уличное, бедняцкое. Человек строит свой дом как святилище, и никто, черт побери, не хочет, чтобы в его святилище тащили уличные нравы.
Дэнни вздохнул.
— Я знаю, твой брат где-то здесь, на этих улицах. Я бросил на это дело своих ребят, но летом, видишь ли, на улице много мальчишек, их трудно отличить одного от другого.
— А зачем было приходить ко мне?
— Ты, черт побери, знаешь зачем, — сказал отец. — Парень тебя боготворит. Я подозреваю, что он мог явиться сюда.
Дэнни покачал головой:
— Если и приходил, меня не было. Я работал семьдесят два часа подряд. Только что освободился.
— А если она?..
— Кто?
— Сам знаешь кто.
— Назови имя.
— Не будь ребенком.
— Назови имя.
— Нора! Доволен? Нора его видела?
— Пойдем спросим у нее.
Отец окаменел и не шевельнулся, пока Дэнни поднимался по ступенькам и шагал к двери подъезда. Он повернул ключ в замке и оглянулся на своего старика: