Коглин
Шрифт:
Монтус Дикс был там их мэром, их губернатором, их королем. Он сам устанавливал тарифы на свои услуги, зато и предоставлял эти услуги. Когда люди выходили на забастовку, он защищал их от полиции, оставлял у них на задней веранде еду, если они заболевали, даже списывал иногда долги, когда в последние, голодные годы войны мужчины уходили и уже не возвращались. Большинство его подданных любили Монтуса Дикса, даже его должники.
А таких было больше, чем когда-либо, во всяком случае с начала выхода из Великой депрессии в тридцать восьмом. Второй раз за текущий месяц несколько
Это избавило Монтуса — который в последнее время не просто от всего устал, его достало все это дерьмо, достало держать твердую руку на неровном пульсе — от необходимости задать вопрос, почему его должники эти полмесяца делали выплаты столь небрежно. Ровесник своего века, с недавних пор Монтус чувствовал себя стариком. С возрастом, видимо, понимаешь, что у тебя за спиной встает новое поколение людишек, которые занимаются теми же бесполезными глупостями, что и предыдущее. Никто ничему не учится. Никто не идет вперед.
Черт возьми, как же Монтус скучал по тем дням, когда все шло своим чередом, все с радостью зарабатывали деньги, тратили деньги и просыпались на следующее утро, чтобы все повторить. Монтус давно считал, что те времена, когда делами заправлял Джо Коглин, были золотым веком Айбора. А теперь, по крайней мере, пока война не перестанет забирать лучших бойцов и лучших клиентов, придется жить в режиме ожидания. В режиме ожидания нет ничего плохого, во всяком случае на первый взгляд, но обычно в такие времена люди становятся дергаными и связаны друг с другом прочнее, чем колючей проволокой.
Лишь под самый вечер он добрался тогда до Мильтона Жемчужные Глаза, продавца мужской одежды с Десятой улицы, и Жемчужные Глаза сказал, что ему нечем платить, «по крайней мере на этой неделе и, наверное, на следующей тоже», и вот тогда Монтус задал вопрос, ответ на который знать не хотел.
— Почему ты так со мной поступаешь, Жемчужный?
— Мистер Дикс, ты же знаешь меня, я ничего такого…
— Не знаю.
— У меня нет денег.
Монтус взял с ближайшей полки шелковый галстук, почувствовав, как импортный шелк скользнул по ладони. Черт возьми, с начала войны он уже и забыл, до чего нежный этот шелк на ощупь.
— А почему их у тебя нет?
Жемчужные Глаза, добрый старик, дед девяти внуков, ответил:
— Нет — и все. Времена нынче тяжкие.
Монтус поглядел на пол сбоку от прилавка:
— А на полу валяются десять долларов.
— Что?
— Десять долларов валяются, говорю.
Монтус указал на пол и отступил назад.
Жемчужные Глаза уперся локтями в прилавок и вытянул шею, заглядывая за край. Монтус набросил ему на шею петлю из шелкового галстука и принялся душить старого олуха.
— Кому ты платишь, если не платишь мне? Кому?
— Никому. У меня просто…
Монтус сильнее потянул за концы галстука, дернул Мильтона Жемчужные Глаза через прилавок, сбрасывая на пол. Выпустил концы галстука. Старик лежал на полу, раскачиваясь, стеная и тяжко охая.
Монтус смахнул с пола пыль носовым платком, взятым с другой полки. Уселся напротив Жемчужных Глаз.
— Старик, чем ты здесь торгуешь?
— Что? — выдавил тот, захлебываясь и кашляя. — Что?
— Ответь, чем ты торгуешь.
Жемчужные Глаза срывал с шеи галстук, словно тот был живой. Сорвал и бросил на пол.
— Одеждой.
— Одежда — это то, что лежит у тебя на полках. — Монтус помотал головой и фыркнул. — А продаешь ты стиль. Братья, которые входят в эти двери, хотят элегантности. Изысканности. Я это к чему… Вот посмотри сам на свой костюм. Сколько он стоит в розницу?
Старик снова закашлял, но уже суше.
— Примерно восемьдесят долларов.
— Восемьдесят долларов. Ого! — Монтус присвистнул. — Многие братья, с которыми я знаком, столько и за месяц не зарабатывают, а ты ходишь в таком костюме и уверяешь меня, что не можешь отдать долг.
— Я… — Жемчужные Глаза смотрел в пол.
— Кто обчищает твои карманы раньше, чем ты успеваешь заплатить мне? — спросил Монтус.
— Никто, — ответил Жемчужные Глаза.
— Ладно, — сказал Монтус. — Ладно.
Он направился к двери.
— Ладно? — переспросил Жемчужные Глаза.
Монтус остановился перед столом с разложенными белыми рубашками и обернулся:
— Кто-нибудь из моих ребят к тебе заглянет, либо домой сегодня вечером, либо завтра утром сюда, но скоро. Я бы и сам занялся, только кровь, как ни старайся, попадает на одежду, а у меня сегодня свидание со средней женой в клубе «Джин-джин».
— Кровь?
Монтус кивнул:
— Придется порезать тебе физиономию, Жемчужный. Разделать, как цыпленка для пикника. Посмотрим, сколько стиля и элегантности ты тогда продашь. Спокойной ночи.
Направившись к двери, он увидел серый «плимут», ехавший по противоположной стороне улицы на север. Что-то в этом автомобиле Монтусу не понравилось, но он не успел понять что, так как в этот момент Жемчужные Глаза просипел со стороны прилавка:
— Крошка Ламар.
Монтус наблюдал, как старик поднимается на ноги.
Жемчужные Глаза потер горло:
— Крошка Ламар сказал, он берет все на себя. Говорит, твое время прошло. Говорит, этим городом теперь правит другой босс.
Монтус улыбнулся:
— А когда я выставлю его из квартала и отправлю в могилу, что ты скажешь тогда?
— Крошка Ламар говорит, у него есть поддержка.
— Это у меня есть поддержка.
— Сынок, — сказал старик, и в его голосе сквозила тоскливая жалость, полоснувшая Монтуса по сердцу, — ходят слухи, что теперь тебя поддерживает разве что собственный хребет. Все, чего ты добился в мире белых, теперь превратилось в пшик.