Коглин
Шрифт:
Когда Дион отключился, Джо сказал:
— Мне потребуется много морфина. Наверное, придется выгрести все твои запасы, док.
Доктор Блейк кивнул, промывая водой рану на руке Диона.
— Плечевая артерия перебита. Запросто мог умереть. Это твой галстук?
Джо кивнул.
— Что ж, ты спас ему жизнь.
— Мне нужно что-нибудь посерьезнее серы.
Доктор Блейк посмотрел на него поверх Диона:
— В военное время? Удачи, сынок.
— Ну же, что у тебя есть?
— Только пронтозил.
— Значит, придется обойтись пронтозилом. Спасибо, доктор.
—
Джо поднял лампу над смотровым столом, чтобы доктору было лучше видно руку Диона.
— Мальчик не испугается?
Джо покосился на Томаса:
— Не хочешь пойти в соседнюю комнату?
Томас помотал головой.
— Ты уверен? Тебя может стошнить.
— Меня не стошнит.
— Точно?
Томас снова помотал головой, думая про себя: «Я же твой сын».
Доктор Блейк поковырялся в руке Диона и в итоге сказал:
— Разрез чистый. Никаких инородных тел. Остается только сшить артерию.
Они некоторое время работали молча, Джо подавал доктору, когда тот просил, инструменты, светил, меняя положение лампы, и вытирал тряпкой лоб врача, когда требовалось.
Томас уверился в одном: он в подобной ситуации не смог бы сохранять такое спокойствие, как отец. Он вспоминал лицо отца, когда тот гнал задом наперед прошитую пулями машину по Двадцать четвертой: вой сирен становился все ближе и ближе, Дион стонал на заднем сиденье, а отец лишь косился на очередную табличку с названием улицы, словно выехал прокатиться в воскресный денек и немного сбился с пути.
— Слышал про Монтуса? — спросил у Джо доктор Блейк.
— Нет, — откликнулся Джо легкомысленным тоном. — А что с ним?
— Прикончил Крошку Ламара и трех его бойцов. Сам без царапины.
Джо засмеялся:
— Что-что?
— Ни единой царапины. Может, правду болтают про вуду. — Доктор Блейк закончил сшивать артерию Диона.
— Ты о чем это? — резко переспросил Джо.
— А? Да, знаешь, уже не один год ходят слухи, что Монтус занимается вуду, у него в этой его крепости якобы есть специальная комната, он там насылает злые чары на врагов и все в таком духе. И нынче он входит в эту парикмахерскую и единственный выходит оттуда, так что, возможно, в этом есть доля истины.
Странное выражение промелькнуло на лице Джо.
— Можно я позвоню с твоего телефона?
— Конечно. Вон туда иди.
Джо стянул резиновые перчатки и пошел звонить, а доктор Блейк приступил к ранам на груди дяди Диона. Томас услышал голос отца:
— Тогда будь там через пятнадцать минут, ладно?
Он повесил трубку, надел новые перчатки и присоединился к доктору.
— Как по-твоему, сколько у тебя времени? — спросил доктор Блейк.
Лицо Джо помрачнело.
— В лучшем случае пара часов.
Дверь смотровой приоткрылась, и еще один чернокожий, человек в комбинезоне из грубой ткани, просунул голову в щель:
— Все готово.
— Спасибо, Марло.
— Всегда пожалуйста, док.
— Спасибо, Марло, — сказал и Джо.
Когда работник ушел, Джо обернулся к Томасу:
— Там, в машине, для тебя новые брюки и белье. Не хочешь за ними
— Куда?
— В машину, — сказал Джо.
Томас вышел из смотровой и отправился в обратный путь по коридору, где, почуяв его запах, залаяли собаки в клетках. Он открыл заднюю дверь навстречу яркому дневному свету и отправился туда, где они оставили машину. Машина стояла на прежнем месте, только это была другая машина. Четырехдверный седан «плимут» конца тридцатых годов, некрашеный, лишь покрытый слоем грунтовки, неброский. На переднем сиденье Томас нашел черные брюки своего размера и трусы — только теперь он вспомнил, что обмочился перед тем, как отец застрелил человека со смрадным дыханием и белесыми глазами. Удивительно, как он мог об этом забыть, ведь теперь он сам вдруг почувствовал исходивший от него запах, почувствовал, что ноги щиплет от холодной липкой мочи. Однако же он просидел так целый час и ничего не заметил.
Выйдя из машины, он увидел, что отец стоит в переулке и разговаривает с каким-то маленьким человечком. Пока отец говорил, тот все кивал и кивал. Подойдя ближе, Томас услышал, как отец спрашивает:
— Ты по-прежнему общаешься с Бохом?
— С Эрни? — Коротышка закивал. — Он был женат на моей старшей сестре, развелся с ней, женился на моей младшей сестре. Они счастливы.
— Он все такой же мастер?
— Его Моне, которого Эрни сделал за выходные, висит в Лондоне в «Тейт» с тридцать пятого года.
— Отлично, привлеки его к этому делу. Заплачу премиальные.
— Не нужно ничего платить. Только не звони этому шаману.
— Я же не тебе собираюсь заплатить, а твоему зятю. Он мне ничем не обязан. Так что дай ему знать, что он получит как положено, по рыночной стоимости. Но заказ очень срочный.
— Я все понял. Это твой сын?
Они развернулись и оба посмотрели на Томаса, какая-то печаль промелькнула в глазах отца, тяжкое сожаление.
— Да. Не волнуйся. Он сегодня кое-что повидал. Томас, поздоровайся с Бобо.
— Привет, Бобо.
— Привет, малыш.
— Мне нужно переодеться, — сказал Томас.
Отец кивнул:
— Ну так иди.
Он переоделся в чистое в туалете в глубине клиники. Намочил в раковине штанину старых брюк и, как смог, обтер ноги. Скатал их, в пятнах мочи, вместе с трусами и забрал с собой в смотровую, где отец как раз совал в руки доктора Блейка пачку банкнот.
— Просто выбрось, — сказал отец, увидев старую одежду.
Томас заметил в углу комнаты мусорный бачок и положил свой сверток рядом с окровавленными лохмотьями, оставшимися от рубашки Диона.
Он услышал, как доктор Блейк говорит отцу о том, что у Диона повреждено легкое и что руку нужно держать неподвижно как минимум неделю.
— Неподвижно — это значит, что он не должен ею шевелить?
— Шевелить он может, только чтобы не было никаких резких движений.
— А если в следующие несколько часов я не смогу оградить его от этого?
— Тогда шов на артерии может разойтись.
— И он может умереть?
— Нет.
— Нет?
Доктор Блейк покачал головой:
— Не может, а умрет.