Кого не взяли на небо
Шрифт:
— Чёрт с ним, с Самуилом, — усмехнулся сержант, — Однако ж получается, что Йоля в своих методах созидания нового мира идёт по стопам этого самого Иеговы.
— Никоим образом, ни подобием: ты заблуждаешься, Бодхисаттва, — согласилась Сехмет, — Те, кого сейчас мы выпиливаем — люди и сущности, обманутые Иеговой: они шли за своим, так называемым Творцом по собственной воле. А Упуаут и мы бесцеремонно их умертвляем вновь, после чего насильно, с помощью древних тайных практик переправляем в некие сферы — мягкий вариант потусторонней темницы — реабилитация для дураков — вполне себе исправимых,
Монакура улыбнулся в усы и снова выстрелил.
Сехмет подошла к трупу, распростёртому на броне танка и носком золотой сандалии приподняла простреленную голову.
— Газадриэль, собственной персоной... — во взгляде жёлтых звериных очей, обращённому на лохматого гиганта, читалось глубокое восхищение, — Этот кровавый рассвет стал твоим последним подарком своим поклонникам... Ну вы, ребята, это — просто что-то, напрочь выпершее из ряда вон. У меня нет подходящих слов.
— Мы — Волчий Сквад, — гордо ответствовал сержант: близость львиноголовой богини мешала солдату целиться — его взгляд то и дело отрывался от прицела штурмовой винтовки, блуждая по изящным изгибам тела, затянутого в кожаную кирасу.
— А где остальные? — великим усилием воли Монакура оторвал взгляд от тела Сехмет и снова, заросшая жёстким рыжим с сединой волосом, щека прижалась к прикладу, — А где, мать его, весь ваш знаменитый пантеон? Где Гор и Осирис, где Сет и Анубис, где, в конце концов, все языческие боги Земли, которых подменял фальшивками коварный Яхве?
— Кто где... — Сехмет пожала безупречными ониксовыми плечами; по ложбинке меж её стиснутых корсетом доспеха грудей, скатилась пара тяжёлых капель пота, — Кто-то покинул мир явленный — перешёл в другие сферы бытия, а кто-то и вовсе умер от дряхлости и немощи — вы, люди, называете это старость.
— Как же они умерли? — Монакура жадно наблюдал за влагой, стремящейся к восхитительному бюсту, — Они же боги.
— И что с того? — жёлтые звериные глаза снисходительно прищурились, наблюдая за ледяным взглядом Бодхисаттвы, терзающим плотную кожу доспеха, — Любое существование — конечно: всех нас ждёт смерть — и богов и людей. Я не знаю, как умер Вотан или Анубис, Гермес или Фобос: когда бог чувствует приближение кончины, его прекрасные одежды обращаются грязными лохмотьями, а аромат божественного тела трансформируется в нестерпимую вонь. Обречённый удаляется прочь, чтобы встретить смерть наедине — лицом к лицу. Никто не знает, как умирают боги. Есть только одно исключение — наша гибель воистину прекрасна, если это случилось в бою. Тогда этот подвиг может узреть каждый.
Львиная голова взметнулась вверх — косички золотистой гривы хлестнули сержанта по лицу.
— Эй вы, пидарасы, — взгляд Сехмет обратился к вершине маяка, — Хватит прятаться за спинами своих рабов! Микаэль, никчёмный сын дятла и индюшки! Моё имя — Сехмет. Я — лев, я — кобра, я — палящий диск солнца, я — месть и я же кровь... Я вызываю тебя на смертный бой!
* * *
— Ты не обязан, милый, — Габриэль шагнул вперёд; его белая, сияющая рука нежно огладила шелковистые крылья Архистратига, а затем легла на мускулистое плечо друга, — Ты не обязан отвечать на вызов этого исчадия ада, самозванки,
— Был, — хрипло ответил архангел и брезгливо дёрнул плечом, отбрасывая руку Габриэля, — Истинные боги не умирают, ибо никогда не рождаются.
Микаэль шагнул к краю башни — ржавые железные полосы ограждения расползлись в стороны с мучительным скрипом:
— Тот, кто гниёт на Престолах — мне не отец и здесь нет истинных богов, но есть лишь пустота...
Кончик сверкающего копья указал на крышу домика смотрителя, где мерцала всеми цветами радуги фигура маленькой девочки.
— И пустота исполнена высочайших проявлений.
Сияющая фигура архангела исчезла; Габриэль уставился себе под ноги, но там не оказалось ни одного пёрышка.
* * *
Серебряный торнадо, рассекающий серую толпу падших с неба, прекратился, лишь только белоснежные ступни архангела коснулись груды трупов, завалившей окровавленный песчаник. Размытый силуэт зверя, терзающий небожителей, метнулся прочь и вот высокая женщина с красными волосами уже стоит возле рваного штандарта с ликом Большого Волка.
— Он принял вызов! — в голосе Сехмет звучали нотки истинного удивления, — Ну что же — это поступок достойный военачальника. Приветствую тебя, предводитель.
Оголтелый натиск серых толп небесного воинства на горстку негодяев, вурдалаков и мертвецов, сгрудившихся возле ржавого танка, прекратился. Праведники и ангелы отступили, расползлись, низко пригибаясь пред сияющей фигурой Архистратига.
Тот не ответил на приветствие: небесные очи, изуродованные кровавыми гневными прожилками, неотрывно глядели на крышу домика смотрителя, где тесно стиснутая чёрными силуэтами кельтских ведьм, замерла маленькая Сигни.
— Он сломался.
Рука, затянутая в кожаную перчатку мечника, скользнула по лбу, вытирая пот, и длинный лоскут кожи повис на остром шипе. Из рваной раны тут же выбился клок жёсткой серой шерсти.
— Архангел пришёл умереть. Он уже отринул своего ложного Отца и теперь явился принять гибель пред ликом Пробуждённой. Не от доблести, а лишь затем, чтобы прикрыть свою трусливую задницу. Я права, Микаэль? Кстати, ты не хочешь рассказать всем нам правду о низвержении Люцифера с небес?
— Не хочу, — отрезал Архангел и шагнул вперёд, крутанув в руках копьё.
— Будь по твоему, Микаэль, — Йоля отжала мокрые от крови волосы и связала те на затылке в тугой пучок, — Ты получишь избавление, но знай — смерть твоя будет долгой и мучительной. Сначала я отрежу тебе крылья. Готовься к страданию.
Стройные ноги, покрытые драными прорехами с торчащей наружу звериной шерстью, шагнули к краю брони «Леопарда».
Оливковая рука ухватила клочок меха, что выбился из глубокой раны на женском плече. Сехмет притянул к себе красноволосую женщину и внезапно впилась ей в губы страстным поцелуем.
— Он мой.
Пара горящих волчьих глаз уставилась в томные кошачьи очи. Йоля недоверчиво склонила к плечу голову.
— Ты это серьёзно, сучка?
— Лучшего момента не будет, — львица оскалилась пугающие жёлтые клыки, — Но я не струсила, просто устала от жизни.