Коготь Хоруса
Шрифт:
— Братство, — тихо произнес Леор. — Братство для тех, у кого нет братьев.
Абаддон вновь постучал поверх сердца.
Когда легионер Сынов Хоруса умолк, я повернулся к Леору и заметил, что у того дрожат руки.
— Что тебе снилось, брат?
— Много чего. В том числе война на Терре. — Пожиратель Миров опустил взгляд на свои перчатки, наблюдая, как кулаки сжимаются и разжимаются под хоровое урчание сервоприводов суставов.
Как я вновь пережил момент, когда едва не умер на Просперо, так и Леор явно пережил тот миг, когда лишился рук.
Я не проталкивался в его сознание. Впервые он сам
Имперские Кулаки наступали под прикрытием многослойных абордажных щитов из пластали, и у них в руках дергались болтеры. Леор, стоявший в переднем ряду своих воинов, навел на врага массивную плазменную пушку. Набирая заряд, та выла, словно дракон, — в ее обвитом кабелями чреве происходила термоядерная реакция.
Один болт. Один миг невезения. Один-единственный снаряд с треском врезался в катушки магнитного ускорителя пушки, ударив с силой, которую оружие выдерживало сотню и больше раз. Но сейчас зазубренные обломки с лязгом прошли сквозь входной клапан, заткнув пушку в ту самую секунду, когда она была готова выпустить на волю свой заряд.
Оружие взорвалось у него в руках. Взрыв отшвырнул его прочь, но окатил нескольких его людей всеуничтожающим потоком фиолетового пламени. Леор ударился спиной о стену укреплений, оставшись позади своих наступавших бойцов. Гвозди жалили, и воины даже не заметили, что командир пал.
Находясь внутри его памяти, я не мог ощутить его боль и даже увидеть ее на лице, скрытом оплавленным шлемом. Но я увидел, как он смотрит на свои руки… которых больше не было. Взорвавшаяся пушка испарила их. Вместо рук остались культи по локоть.
Я вышел из его сознания. Когда я это сделал, он сильно содрогнулся.
— А ты, Телемахон? — спросил я. — Что ты видел?
— Старые сожаления. Ничего больше.
Я мог бы спросить, что он имеет в виду, или просто вытащить это из его воспоминаний, однако отстраненное достоинство в голосе мечника убедило меня не делать ни того ни другого. Увидев самый мрачный час в жизни Леора, я не хотел задерживаться на несчастье, постигшем Телемахона.
Гира.
Ее имя всплыло непроизвольно. Лихорадочное напоминание.
Я развернулся, и на мой наплечник аккуратно, но властно опустилась рука Абаддона.
— Куда ты идешь, колдун?
Я встретился с ним взглядом, отказываясь поддаваться на угрозу.
— Разыскать мою волчицу.
Мы оба повернулись на тихий лязг керамита о керамит. Саргон провел костяшками пальцев по предплечью — еще один жест из числа стандартных боевых знаков легионов. Движение, означающее собственную кровь. Он знал о моей связи с ней — с мостика «Его избранного сына» — и вдобавок видел это в моих мыслях.
— Где она? — спросил я у него.
Пророк повернул свое невероятно юное лицо к Абаддону. Левой рукой он сделал жест «атаковать цель», а затем приложил ладонь к сердцу. Последовало еще несколько знаков — в них я не узнал традиционного боевого жаргона.
Абаддон убрал руку с моего плеча.
— Твоя волчица у Саргона. Она напала на него и теперь… выведена из строя.
Как только он произнес последнее слово, я пришел в движение.
Джамдхара —
Рукоять моей джамдхары была выполнена из бедренной кости тизканского астролога-философа Умерахты Палфадоса Суйена. Умирая, старик настоял, чтобы его кости отдали в дар легиону Тысячи Сынов для переделки в ритуальные инструменты и отправили к столь обожаемым им звездам.
Подобное не являлось чем-то необычным среди интеллектуальной и культурной элиты Просперо. Считалось великой честью быть «погребенным в пустоте»: таким образом ты продолжал вносить свой вклад в будущее человечества даже после смерти.
Клинок оружия был черным, изготовленным из сплава адамантия с природными металлами моего родного мира, а на его поверхности были аккуратно, вручную вытравлены спиралевидные рунические мандалы, которые крошечным шрифтом повторяли одну из последних и наиболее знаменитых лекций Умерахты. Это было рассуждение о сути вселенной. Каждые несколько месяцев я повторно перечитывал его в фальшивом свечном свете люминосфер и обдумывал смысл.
Эту джамдхару вручил мне Ашур-Кай при приеме в его философский ковен, в последний день моего обучения у него. В легионе Тысячи Сынов были базовые культы, основанные на психической специализации каждого воина, однако они считались всего лишь самым поверхностным — и предназначенным для военного использования — слоем многоуровневого сообщества. Ниже культов располагались философские салоны, круги ученых, симпозиумы и ритуальные ордена, более озабоченные вопросами просвещения, нежели военной структуры.
— Я горжусь тобой, — произнес Ашур-Кай единственный раз, и более этого не повторял — и вручил мне клинок. — Здесь ты находишься среди равных, Сехандур.
В тот миг я плашмя приложил клинок ко лбу, закрыл глаза и поблагодарил наставника беззвучным телепатическим импульсом. Этот клинок обозначал окончание моего ученичества. Этот клинок указывал, что я готов к посвящению в более глубокие тайны Искусства.
И спустя десятки лет, когда Абаддон сказал мне, что его пророк вывел мою волчицу из строя, именно этот клинок я приставил сбоку к шее Саргона.
Некоторые смерти отзываются резонансом. Они более насыщены эмоциями, чем прочие, и приводят к ужасному единению убийцы с убитым. Мало какие смерти так резонируют, как рассечение человеческого горла. Это ощущение и этот звук неповторимы. Булькающие глотки, которые так отчаянно стараются перевести в дыхание. То, как гортань еще мучительно пытается работать, а легкие трепещут и силятся вдохнуть. Безжалостная и полная ненависти близость с тем, кто умирает у тебя на руках.
Отчаянная паника у него в глазах, когда дрожащие конечности начинают подламываться под ним. В этой панике мольба, последние функции мозга вопят: нет, нет, этого не может быть, это несправедливо, это не может происходить на самом деле. Вялая, жалкая ярость, когда убитый понимает, что все так и есть, и он не в силах этого изменить. Кончено. Он мертв. Ему остается лишь умереть.