Коинсидентология: краткий трактат о методе

Регев Йоэль

3

Означает ли это, что мы всего-навсего солдаты? Здесь мы оказываемся перед одной из наиболее значимых дилемм, определяющих нынешнюю ситуацию - и, прежде всего, ее отношение к теологическому. Именно подобного рода восприятие жизни как цепи сражений, а себя - как солдата на передовой, восприятие, позволяющее связать разрозненные точки траектории нашего жизненного пути в континуум, и является тем «внутренним ядром» теологии, которого недостает современного человеку - и извлечение которого является основным вопросом, стоящим на повестке дня радикальной и имманентной современности (Жижек, Бадью, Мейясу). И именно тут дает о себе знать шантаж теологии, постоянно осуществляемая ею торговля в нагрузку: она предлагает нам возможность толкования, восприятия явлений как тактических и стратегических знаков и указаний, а событий - как цепи стычек, являющихся разрозненными фрагментами глобального

сражения, включающего в себя всю жизнь, всю историю и весь космос - однако лишь при условии примысливания к этому континууму стоящего за ним архе-субъекта или воли, предрешающей характер конфликта, указывающей и приказывающей, определяющей цели и средства. Подобного рода наличие «ведущего за собой и указывающего взрослого» кардинальным образом противоречит основополагающему принципу современности, сформулированному Кантом в статье о просвещении: выходу из состояния детскости, смелости знать - исключающей предположение о знающей и направляющей руке, собирающей события в единую цепь, наказывающей и награждающей. Современный человек не готов к тому, чтобы его прогоняли сквозь строй - но не в меньшей степени унизительно для него и получение орденов и наград. Однако теология утверждает (и это утверждение является ее подлинной скрытой сутью, тем изначальным приравниванием, которое учреждает nервосомкнутое, определяющее границы поля теологического): восприятие событий, следующих друг за другом, относящихся к разным контекстуальным планам, включенных в различные причинно­-следственные связи и связанных друг с другом исключительно тем простым фактом, что они последовательно происходят именно с нами (как бы узко или широко это «мы» не толковалось, подразумевает ли оно отдельного субъекта или ту или иную культурно-историческую общность - народ, страну, и т. д.) - восприятие их как связного континуума, как разрозненных стычек, являющихся частями продолжающегося сражения, существование в модусе «и вновь продолжается бой» - возможно только при условии гарантирования этой связанности наличием предшествующей и связывающей ее воли (даже - или в особенности - если основной характеристикой этой воли является именно ее непознаваемость). Иными словами, сама возможность постановки вопроса «кто против кого» ставится в зависимость от наличия уже готового (пусть и скрытого от нас) ответа; от фантазматического «субъекта, предположительно управляющего».

Теология навязывает нам высшую волю в нагрузку к возможности ответа на вопрос об основном конфликте. Из этого следует, что недостаточно просто избавиться от высшей воли: если, вычеркивая ее, мы вычеркиваем также возможность выявления контингентной необходимости противостояния в следующих друг за другом и не объединенных ничем, кроме этого чистого следования, событий - «метафизика воли» и базирующаяся на ней «онто-теология» остаются на месте. Поскольку основой этой «метафизики» является не само по себе полагание «воли», а отождествление, сосчитывающее два как одно и превращающее наличие направляющей воли в условие для восприятия космоса как поля боя. Настоящее просвещение - и подлинно материалистическая мысль - сделаются возможными только при условии расщепления этого единства; только при условии обеспечения возможности имманентной постановки вопроса об основном конфликте, постановки, в рамках которой каждый является одновременно солдатом, генералом, и министром обороны, но также и революционным политиком, превращающим империалистическую войну в гражданскую, - но прежде всего самим полем боя.

4

Наиболее непосредственные шаги для подготовки подобного просвещения «кто-против-кого» были предприняты Луи Альтюссером при обсуждении различий между марксистской материалистической диалектикой и диалектикой Гегеля в целом и в разработке идеи «сверхдетерменированного противоречия» в частности^[16]. Противопоставление кумулятивной интериоризации и «простоте» гегелевского противоречия децентрированности противоречия марксистского (и особенно ленинского), детерминированного аккумуляцией гетерогенных и сохраняющих свое различие инстанций и факторов, призвано ответить именно на вопрос о возможности «не-патерналистского» выявления основного конфликта: то есть о таком способе его выявления, который не редуцирует всей множественности локальных противостояний к пред-заданному и заранее известному всезнающему теоретику - «главному противостоянию». Догматик, которому заранее известно, что «все дело в классовой борьбе», смотрит сквозь реальность - или всегда судит ее с точки зрения того, чем, как ему известно заранее, она должна являться. Противоположный взгляд видит только множественность локальных стычек, отказываясь от попытки увидеть их как эпизоды общей борьбы, - отказываясь не в последнюю очередь из-за того, что подобная попытка как раз предполагает редукцию всего богатства содержаний реальных противостояний к голой рассудочной схеме.

«Сверхдетерминация» предполагает возможность выхода за границы, очерчиваемые этой альтернативой: по утверждению Альтюссера, основной чертой материалистической диалектики является именно ее способность выявлять основной конфликт - однако при это осуществлять это средствами «конкретного анализа конкретных обстоятельств». Марксистское извлечение «рационального зерна», скрывающегося под «мистической оболочкой» гегелевской диалектики как раз и означает освобождение гегелевского противоречия

от его «простоты» - от того факта, что, хотя оно проявляется в различных сферах культурной и материальной жизни, хотя и включает в себя все предыдущие стадии развития, все эти проявления остаются внешними для его «единственной и простой силы».

«Будучи кругом кругов, сознание имеет лишь один центр, и только он его детерминирует: поэтому ему необходимы круги, имеющие иные, нежели оно само, центры, то есть децентрированные круги, для того чтобы оно в самом своем центре могло быть затронуто их воздействием, короче говоря, для того чтобы его сущность могла быть сверхдетерминирована ими»^[17]. Именно это требование «затронутости внешними центрами», не-коллапсирования в предзаданную простоту и остается невыполненным у Гегеля. И именно этот коллапс является определяющим для идеалистического характера гегелевской диалектики: «вся конкретная жизнь того или иного народа должна рассматриваться в качестве овнешнения-отчуждения одного внутреннего духовного принципа, который в конечном счете есть не что иное, как наиболее абстрактная форма самосознания этого мира: его религиозное или философское сознание, то есть его собственная идеология»^[18].

Однако именно поэтому материалистическое переворачивание гегелевской диалектики никак не может сводиться просто к тому, что единый принцип, будучи извлеченным из области «идеологического» и «духовного», трансплантировался в область «экономического». «Экономический детерминизм» не в меньшей степени детерминистичен, чем детерминизм духа. Перенос «простого противоречия» в сферу «материальных потребностей», замена «детерминации мыслью» «детерминацией потребностью» ни в коей мере не означает «переворачивания» - это скорее «проворачивание» свернувшегося винта, попытка заменить одну высшую инстанцию, втискивающую все богатство конкретного в опустошающие и иссушающие формулы учебников, другой. Подлинно же материалистическая теория противоречия сохраняет конфликты в их различенности - и дает отчет о том, как именно аккумуляция разнородных, относящихся к разным плоскостям, несводимых к какому бы то ни было единству факторов делает возможным активизацию - поверх них, но без их отмены - основного противоречия.

Именно в подобного рода анализе путей активизации противоречия через аккумуляцию гетерогенного, через удерживание вместе различенных и не теряющих своей независимости событийных рядов и состоит суть ленинской теории революции и «слабого звена»: «Для того чтобы ... противоречие стало активным в сильном смысле этого слова, чтобы оно стало принципом разрыва, необходимо такое накопление обстоятельств и тенденций, что какими бы ни были их истоки и их направленность (а многие из них по необходимости, в силу их происхождения и их направленности парадоксальным образом чужды, даже абсолютно противоположны, революции) они, тем не менее, сливаются в единстве разрыва, тем самым позволяя объединить огромное большинство народных масс в атаке на режим, который его правящие классы бессильны защитить»^[19]. Противоречие, «вводимое в игру» локальными конфликтами, не может мыслиться в отрыве от «активизирующих» его конкретных столкновений: оно детерминировано ими в той же мере, в какой детерминирует их; «различия, конституирующие каждую из присутствующих в игре инстанций (и проявляющие себя в том накоплении, о котором говорит Ленин), если они образуют сплав реального единства, отнюдь не исчезают как чистый феномен во внутреннем единстве простого противоречия»^[20].

5

«Единство разрыва» в теории «слабого звена» становится возможным именно благодаря удерживанию-вместе-разделенного: гетерогенность событийных рядов не аннигилируется указанием на некоторую «сверх-причину», уничтожающую их множественность. И в то же время эти ряды и порождаемые ими события связаны. И именно «накопление» событий и стычек, которые соединены несмотря на принадлежность к абсолютно разным континуумам, умение удерживать эту связанность без связанности и выявлять то сражение, фрагментами которого являются эти разрозненные стычки как их «совпадение» и является условием «активизации разрыва».

Однако в условиях доминирования Имманентного Невозможного эта почва коинсидентального, на которой только и возможно разрешение проблемы сверхдетерминированного, не может быть удержана. Альтюссер ставит вопрос - но ответ, даваемый им, подчиняет уровень «аккумуляции протворечий» круговому движению от обстоятельств к противоречию и обратно. Основной конфликт у Альтюссера оказывается данным как отсутствующее nрисутствие, как бесконечная череда смещений: ясность и отчетливость коинсидентального оказываются подчинены бесконечному ускользанию. Удерживание-вместе­-разделенного продолжает оставаться подчиненной первичной и стоящей за ним инстанции: пусть этой инстанцией является уже не божественная воля и не абсолютный дух, а вечно ускользающая данность неданного.

Для того чтобы предотвратить коллапс в идеализм, необходимо дополнить альютессровский вопрос коинсидентальным ответом. Только утверждение реальности совпадения, основывающееся на теории, размыкающей цепи, которыми оно намертво приковано к Имманентному Невозможному, способно стать основанием метода, позволяющего осуществлять сверхдетерминирующее выявление основного конфликта. И, соответственно, только такое утверждение может быть подлинным основанием для нового просвещения - и для окончательного размыкания границ поля теологического.