Коко Шанель. Я сама — мода
Шрифт:
Единственным пассажиром гондолы, курсировавшей между Дорсодуро [11] и Сан-Марко, была коричневая собачонка, похожая на лису. Как только гондольер причалил к берегу, она весело, с поднятым хвостом прыгнула на набережную, села на каменную плиту и деловито осмотрелась. Не увидев и не услышав ничего заслуживающего внимания, она со скучающим видом поплелась к ближайшему подъезду, с интересом обнюхала валявшийся перед ним мусор, подняла ногу и, пометив его, вернулась к пристани.
11
Одни
Тем временем в гондолу села семейная пара с ребенком, но гондольер не торопился отчаливать, терпеливо поджидая своего маленького четвероногого клиента. Недолго думая, Габриэль тоже спустилась в лодку. Ей, собственно, незачем было переправляться на противоположный берег, но она любила собак. Пита и Попе, подаренные Боем, стали ее лучшими друзьями и утешителями в самые тяжелые минуты. В ее отсутствие о них заботилась прислуга, семейная пара, и у Габриэль не было никаких оснований волноваться за животных. Но в эту минуту она вдруг почувствовала, как сильно соскучилась по ним. Ей захотелось погладить их нежные головки, потрогать мягкую шерстку, ощутить ладонью влажный нос. Поэтому ее так заинтересовал четвероногий спутник гондольера, последним запрыгнувший на борт. Но она не решалась протянуть к нему руку, боясь, что любое движение может опрокинуть длинную неустойчивую лодку, и довольствовалась тем, что наблюдала за собачонкой. Та стояла на переднем сиденье, подняв нос кверху, словно почуяв чей-то след на противоположном берегу.
Поездка длилась всего несколько минут. Габриэль с сожалением покинула гондолу и опять без цели побрела по городу, стараясь держаться подальше от полчищ туристов. Идя по тенистой стороне улиц и переулков и удивляясь неожиданному безлюдью, она то и дело натыкалась на залитые ярким солнцем тихие уголки со скамейкой для отдыха под деревом, но несмотря на то, что давно уже обливалась потом, шла все дальше и дальше, наслаждаясь непривычной пустотой в голове. Наконец у какого-то маленького канала, в котором стояла на якоре лодка, груженная фруктами и овощами, она остановилась и залюбовалась красочным зрелищем.
К ней присоединились полная женщина и компания молодых людей в экстравагантных костюмах. Итальянка принялась громко торговаться с продавцом; молодые люди, — по-видимому, тоже туристы, как и Габриэль, — с живым интересом наблюдали колоритную сцену.
В этот момент мимо проходила группа маленьких девочек лет шести, выстроенных в колонну подвое и предводительствуемых монахиней. Бледные, одетые в одинаковые выцветшие платьица, они совсем не походили на детей, резвящихся на пляже Лидо или гоняющих голубей на площади Сан-Марко. Глаза их жадно устремились к разноцветной, аппетитной горе фруктов. Но монашка погнала их, как гусей, дальше.
Габриэль невольно закрыла глаза. Бедная одежда девочек говорила сама за себя. Сироты. Вероятно, они жили в близлежащем монастыре, постоянно страдая от голода и горького, отравляющего душу одиночества. Габриэль мгновенно ослепла от нахлынувших слез. Она всегда плакала при виде сирот, все «прелести» жизни которых сама испытала сполна.
— Мадемуазель! — раздался вдруг приятный мужской голос.
Сквозь пелену слез она увидела холеную руку, протягивающую ей белый батистовый платочек, но не взяла его, а вытерла глаза пальцами.
— Меня тоже всегда
Она удивленно посмотрела на него. Высокий, стройный, с длинными тонкими, паучьими ногами. Маленькая головка с угловатыми чертами лица, светло-зелеными глазами и русыми волосами плохо сочеталась с этим длинным телом. И все же внешность его была необыкновенно привлекательна. Он показался Габриэль чувствительным, печальным и, очевидно, именно поэтому произвел на нее довольно сильное впечатление.
— Если он вас интересует, я охотно уступлю его вам, мадемуазель Шанель, — сказала знаменитая сопранистка Марта Давелли. — Он мне слишком дорого обходится.
Несколько месяцев назад оперная дива пригласила Габриэль на ужин в свою парижскую квартиру, и она не смогла отказаться. В тот вечер хозяйка представила ей свое новое «приобретение»: великого князя Дмитрия Павловича Романова, кузена последнего русского царя, двадцатидевятилетнего мужчину, робкого, но обаятельного и очень спортивного — в свое время он даже участвовал в Олимпийских играх в качестве мастера конного спорта, — а кроме того, окруженного загадочным ореолом известного исторического персонажа: великий князь был одним из заговорщиков, убивших Распутина, а после революции бежал от большевиков через Тегеран и Бомбей в Лондон.
Габриэль вспомнила свой короткий разговор с ним, его взгляд, который то и дело ловила на себе во время ужина. По-видимому, она была в его вкусе, потому что Марта Давелли уже несколько лет пыталась копировать стиль Коко Шанель. Но Габриэль оставила эти взгляды без ответа и отклонила великодушное предложение певицы. Она несла траур по мужчине, которого никто и никогда не сможет заменить. К тому же она боялась даже подумать о том, что скажет такой родовитый мужчина, как Дмитрий Романов, узнав, что она — дочь уличного торговца.
Габриэль заставила себя улыбнуться.
— Я тоже не забыла вас, Дмитрий Павлович.
Или следовало обратиться к нему «ваше высочество»?
В голове у нее разразился хаос. Она вдруг растерялась и запуталась: мысли еще витали вокруг печальных перипетий ее жизни, и в то же время память воскресила тот ужин у Давелли. Бросив прощальный взгляд вслед сиротам, она перевела взгляд на собеседника, который был выше ее на две головы.
— Ряд нашей неожиданной встрече, мадемуазель Шамиль — Он обозначил легкий поклон. — Я в самом деле очень рад.
— Дмитрий! Ну, где же ты? — послышался женский голос, не похожий на голос Марты Давелли.
Он принадлежал молодой красивой женщине из группы туристов.
Князь не повернулся, не отвел взгляда от Габриэль.
— Не ждите меня, — ответил он. — Я присоединюсь к вам позже.
— Ваша подруга будет сердиться.
— Моя сестра Мария прощает мне все, — сообщил он с усмешкой.
Краем глаза Габриэль заметила, что русские перешептываются и многозначительно переглядываются. Сестра Дмитрия пыталась незаметно рассмотреть Габриэль. Та, напротив, с нескрываемым интересом посмотрела на Марию Павловну. «Необычная», — мелькнуло в голове. Великая княгиня была великолепна, а ее широкополая шляпа просто восхитительна, хотя вуаль показалась Габриэль несколько сомнительной. Но гардероб ее оставлял желать лучшего. Сестра Дмитрия одевалась как крестьянка.