Коко Шанель. Я сама — мода
Шрифт:
Их взгляды на мгновение скрестились. Любая нормальная женщина сразу же смущенно отвела бы глаза, но Габриэль и Мария спокойно смотрели друг на друга с вызовом и любопытством.
Наконец русская отвернулась и с высоко поднятой головой последовала за своими спутниками по узенькому мосту на другой берег канала. Габриэль проводила их взглядом, отметив про себя особую походку дам, и подумала, что русские княгини были бы потрясающими манекенщицами.
— Я почел бы за честь, если бы вы оставили у себя мой платок, — сказал Дмитрий Павлович.
Габриэль, боясь
— Мне очень жаль, что вы застали меня в таком состоянии, — произнесла она и, взяв платок, промокнула сухие уже глаза.
— Дама, которая не может сдержать слез при виде сирот, вызывает во мне самые теплые чувства. Видите ли, я тоже вырос без родителей. Моя сестра — единственная родная душа.
— В этом мы с вами похожи: меня тоже воспитали чужие люди.
Габриэль вдруг отчетливо услышала голос Боя. Такой близкий и знакомый, как топот копыт на поле для игры в конное поло, по которому носились разгоряченные лошади, как звук удара клюшкой по мячу. Это были его первые слова, адресованные лично ей. Они стояли у изгороди после матча в замке Руалье и смотрели на щиплющих траву пони.
То, что Дмитрий почти в точности повторил слова Боя, растопило ее сердце. Она попыталась найти ответ, который бы заключал в себе как можно меньше подробностей ее жизни и как можно больше сочувствия к его судьбе. Но она была слишком растеряна и скована воспоминаниями, чтобы включить фантазию. Поэтому ответила уклончиво:
— Ваша сестра очень красива.
— О да. И очень талантлива. Она великолепно рисует и вышивает. Русские художественные ремесла — ее страсть. Для нее чрезвычайно важно спасти нашу культуру от забвения.
Габриэль невольно вспомнила замыслы Дягилева.
— Сохранение ваших старых ценностей — задача не из легких.
— Да, это верно. — Он взял ее под руку с такой невозмутимостью, как будто это было нечто само собой разумеющееся. — Тем более что многие эмигранты уже окончательно утратили надежду. Мы уже никогда не вернемся в Петроград и в нашу прежнюю жизнь. Большевики победили.
Они бок о бок не спеша пересекли небольшую площадь и повернули в пустой переулок. Габриэль не имела ни малейшего понятия, куда они направляются. Но ее это мало заботило. Никакой определенной цели у нее не было, и она с удовольствием шла по городу с князем.
Упомянув большевиков, Дмитрий поддал носком ботинка кусочек мрамора, отвалившийся от стены, и камешек звонко поскакал по булыжной мостовой. Это был единственный звук, нарушивший тишину. Всегдашний городской шум словно отключили.
Некоторое время они шли молча. Габриэль радовалась, что не надо вести с Дмитрием глупую светскую беседу, как это принято во время прогулки с чужим человеком. Ей было приятно ощущать его близость, не чувствуя себя обязанной что-либо говорить. Она попыталась представить себе, что будет дальше. Неужели сословные барьеры, разделявшие их до войны, и в самом деле исчезли? Пригласит ли он ее в кафе? А если пригласит,
— Вы еще не рассказали мне, почему плачете при виде сирот, — прервал он ее мысли.
Его мягкий мелодичный голос не давал отзвука даже в узком гулком переулке.
Нет, она ни за что не скажет ему правду. Она еще никому не рассказывала об этом. Даже Бою. Даже Мисе. Габриэль стыдилась своего происхождения и того, как поступил с ней отец. Поэтому она придумала себе спасительную легенду, в которую уже сама почти поверила. Как и во множество других сказок, которыми украсила свою биографию. Она с самого детства цеплялась за эту ложь во спасение. Правда до сих пор казалась ей невыносимой. Слишком велик был позор.
— Мне больно видеть этих бедных детей, и я благодарна судьбе за то, что мне самой было намного легче, хотя я тоже рано потеряла родителей, — храбро заявила она. — После смерти моей матери отец уехал в Америку, где стал преуспевающим коммерсантом. Конечно, он не мог взять меня с собой. Перед отъездом он отвез меня к моим тетушкам. Больше я его никогда не видела.
Все ложь, кроме последнего предложения.
— Мы с вами оба сироты, — констатировал Дмитрий Павлович. — Это объединяет. Вы не находите?
Его пальцы как бы случайно коснулись внутренней стороны ее предплечья. По коже у Габриэль пробежал легкий морозец. Она отозвалась на это прикосновение, как забытая струна, которая рада, что о ней наконец вспомнили, и готова дарить новые, совершенные звуки. У нее даже немного закружилась голова. Но дело было не только в проснувшейся жажде мужских ласк — кузен последнего царя признал свою внутреннюю связь с внебрачной дочерью прачки и уличного торговца! К тому же он напоминал ей Боя.
Габриэль вертела в руках чужой носовой платок и не знала, чего ей больше хочется — смеяться или плакать.
Глава четвертая
— Он на восемь лет младше меня.
— Какое это имеет значение? — сонно откликнулась Мися. — Возраст — это всего лишь цифры.
— Он — великий князь.
— Ну и что?
— И он беден как церковная мышь.
— Зато у тебя денег хватит на двоих.
— Может, он еще станет царем.
— Ах, Коко! — простонала Мися. Зачерпнув горсть песка, она медленно сыпала его сквозь пальцы на свои голые ноги. — Представитель старой аристократии встречает современную деловую женщину. Это новый мир, та chere [12] .
12
Моя дорогая (фр.).