Коко Шанель. Я сама — мода
Шрифт:
Он снова погрузился в воспоминания, устремив серьезный задумчивый взгляд на танцевальную площадку. Потом посмотрел Габриэль в глаза, и его лицо осветила улыбка.
— Но вы не ответили на мой вопрос: почему вас так заинтересовал этот запах? Сами вы ведь, кажется, не пользуетесь духами?
— Да. Я обычно пользуюсь только мылом.
— Потому что ждете уникальных духов? — Он печально покачал головой. — Я охотно подарил бы вам флакон «Буке де Катрин», но, боюсь, этих духов уже не достать. Они как старая Россия — сохранились в виде прекрасного воспоминания, но навсегда утрачены…
— Мне вполне хватило бы химической формулы, — вырвалось у нее.
Он удивленно поднял брови, но молчал,
— О причинах своего интереса расскажу вам в следующий раз. Это слишком широкая тема для одного вечера.
Дмитрий нежно сжал ее руку, которой она потушила окурок в пепельнице.
— Я счастлив быть рядом с вами, мадемуазель Шанель.
Она была бы рада вновь почувствовать то легкое опьянение от его близости, которое испытала несколько минут назад, но сердце ее билось сильнее не от присутствия этого эффектного мужчины, а лишь благодаря духам, название которых она наконец-то узнала.
— Что ж, не сыграть ли нам во что-нибудь? — ответила она с приветливой улыбкой.
Ее взгляд исключал какую бы то ни было двусмысленность. Она на мгновение задумалась о том, что было бы, если бы он намеренно превратно истолковал ее слова. Однако двусмысленные фривольности были не во вкусе Дмитрия Павловича Романова.
Сначала Габриэль проиграла. Потом выиграла. Потом проиграла еще больше. Но, хотя она в конце концов проиграла в рулетку вдвое больше того, что поставила, она все же обращалась с деньгами гораздо осторожней, чем Дмитрий. Великий князь расставался с жетонами с такой легкостью, как будто в Петербурге его ждал российский трон. «Любой проигрыш стоил этого удовольствия — вместе с Дмитрием жадно следить за маленьким шариком, скачущим на колесе рулетки, с надеждой, с замиранием сердца, радостно вскрикивать, когда шарик падает в лунку перед твоим номером, или на несколько секунд предаваться мукам отчаяния, когда этого не происходит. Это было удивительно — смеяться с ним, быть расточительной и безрассудно-легкомысленной. Это было подобно опьянению. Габриэль от души веселилась и… вскоре забыла о своей скорби.
Когда они наконец покинули казино и Дмитрий проводил Габриэль до отеля, этот вечер стал уже не просто эпизодом, а чем-то более значительным. Они медленно шли рука в руке, хмельные от сознания возникшей между ними глубокой связи. Пальцы их сплелись. Габриэль вновь ощутила ту легкость, с которой их тела нашли общий ритм и слились в нем в одно целое.
— С вами я готов сорвать банк в Монте-Карло, — сказал Дмитрий.
Он произнес эти слова тихо, но его голос гулко отозвался в тишине. Кроме них в этот поздний час на набережной никого не было. Ночное безмолвие нарушали лишь плеск морских волн и шум мотора одинокого автомобиля.
«Это сон, — подумала она. — Всего лишь сон. В один прекрасный день я проснусь и вернусь к прежней жизни…»
— Монте-Карло — прекрасная идея, — храбро ответила она.
— Тогда отправимся туда прямо сейчас!
— Завтра я уезжаю с Сертами в Рим. Ненадолго. Через несколько дней мы вернемся. Может, тогда нам еще представится случай съездить в Монте-Карло.
Они подошли к входу в «Гранд-отель де Бэн» и остановились. Повисла долгая пауза. Габриэль ожидала, что он сейчас произнесет какие-нибудь слова, долженствующие стать пропуском в ее номер. Хотя особых слов не требовалось: такой вечер, в сущности, — прелюдия к ночи любви. Они оба — взрослые люди и знают, что делают. Они ни у кого ничего не отнимают, зато многое могут дать друг другу.
Дмитрий вдруг мягко притянул ее к себе и поцеловал в обе щеки.
— К сожалению, у нас не остается времени для Монте-Карло. Я получил приглашение в Данию от британского посла в Копенгагене, и отказаться никак не могу. Он не просто мой друг — он спас мне жизнь, когда я бежал от красных. Поэтому, когда вы вернетесь в Венецию, меня здесь уже не будет… — Он сделал паузу, словно задумавшись, не изменить ли ему свое решение, но потом твердым голосом произнес: — Мы еще увидимся. Я обещаю.
Не дожидаясь ответа, он повернулся и легкими шагами пошел прочь. Этот мужчина, который мог бы стать русским царем, вероятно, был уверен, что любая женщина безоговорочно верит его обещаниям.
И Габриэль не стала в этом смысле исключением. Она с улыбкой смотрела ему вслед. «Он мастер игры в любовь, — мелькнуло у нее в голове. — Настоящий кавалер, который, в отличие от других представителей сильного пола, вежливо и терпеливо ждет, вместо того чтобы дерзко, с тупым упорством добиваться своего». Он знает, что таким образом скорее достигнет цели. Она поняла это по загадочному блеску его глаз, который притягивал ее, как магнит, и обжигал сладким предвкушением блаженства. Ее плоть требовала, чтобы она окликнула его. Может, он ожидал, что она сама сделает первый шаг. Но вместо этого она с отрешенно-блаженным видом вошла в фойе.
Она тоже преуспела в самой увлекательной игре на земле.
Глава шестая
Италия изменила ее. Пусть все закончилось легким флиртом, но, возвращаясь в Париж, Габриэль чувствовала себя такой отдохнувшей и полной жизненных сил, как никогда раньше.
Она будто очнулась от мрачного, тяжелого сна. Одно только сознание, что за ней галантно ухаживал такой знатный мужчина, окрыляло ее. Конечно, Бой был гораздо состоятельнее, чем Дмитрий в своей вынужденной эмиграции. Но Бой не был дворянином и заработал свой высокий статус упорным трудом. Во Франции довоенных лет к такому относились с большой симпатией, точно также, как сегодня восхищались блеском, который привезли с собой в Европу великие князья, сбежавшие из Петербурга и Москвы. Кроме того, в лице этого русского Габриэль не только нашла родственную душу, но и благодаря ему ощутила странную тягу к меланхолической русской культуре. Она не знала, сдержит ли Дмитрий свое обещание и увидит ли она его когда-нибудь вновь, но их встреча подарила ей намного больше, чем просто чувственное наслаждение, — она дала ей новые силы и вернула к жизни.
Не менее важными и новыми ощущениями она была обязана и Хосе Серту. Благодаря ему она узнала все, что только можно было узнать о живописи итальянского Возрождения и скульпторах эпохи барокко. Супруг Миси, мастер своего дела, в ненавязчивой манере открывал перед своей ученицей завораживающие страницы истории искусства. Габриель будто распахнула дверь в новый мир — когда-то давно то же самое произошло у нее с литературой.
Будучи юной девушкой, она без разбора проглатывала все книги, попадавшие ей в руки. Второсортные бульварные романы, беллетристика или «высокая литература» — неважно; она верила, что в каждом напечатанном тексте найдется нечто такое, что пригодится ей в жизни. Благодаря Бою она полюбила классику и в скором времени превратилась в по-настоящему начитанного человека. С изобразительным же искусством дело до этих пор обстояло гораздо хуже: только Хосе открыл ей магическое очарование живописи, и она с радостью увлеклась этой новой для нее темой. Она не испытывала стремления покупать картины или скульптуры, считая, что их место в музеях, где она могла ими любоваться.